Монстры из хорошей семьи
Шрифт:
– Ну и ну! – подскочила Маня.
– Мне нужно выяснить у вас несколько вещей.
– Спрашивайте, – скрестила руки на богатой груди Нюра, – ничего не утаим, расскажем все, как на исповеди.
– Вы живете в этой квартире давно?
Бабки переглянулись.
– Нас Элла Дементьевна, царствие ей небесное и вечная память, из навоза вынула, – ответила Маня.
– Бабушка Веры?
– Она самая, – закивали старухи. – Мы у нее в прислугах ходили.
– Такая женщина была! – закатила глаза Нюра.
– Расскажите мне про Веру, – заулыбалась я. – Она вам в последнее время не казалась странной?
–
Нюра хорошо помнит, как летом, в августе, в ее деревеньку под названием Малкино приехала городская дама с диковинным именем Элла. Женщину уже знали в селе, она бывала тут не раз, но в тот год Элла Дементьевна сняла комнату у матери Нюры. Дома лежала во дворе на раскладушке и читала книги – проводила таким образом отпуск. А еще она любила собирать грибы, делала лекарства. Нюра до судорог завидовала тетке: вот как ловко той живется – заплатила денег и в ус не дует, скотину ей не обихаживать, курей по оврагу не гонять, картошку не окучивать и в колхозе за палочки [1] не работать. Хорошо быть богатой, все тебе принесут, подадут, приготовят и в рот сунут.
1
Советское крестьянство было нищим и бесправным. Долгое время у селян на руках не имелось паспортов. Если кто хотел поехать в город на заработки, требовалось уломать председателя колхоза, чтобы тот выдал документ. А еще людям не платили денег: начисляли трудодень, ставили в графе палочку, а спустя много месяцев подсчитывали их и выдавали зерно, комбикорм или вообще ничего. Отсюда и выражение тех лет: «Работать за палочки», то есть даром. —Прим. автора.
Через месяц Элла Дементьевна собралась уезжать. Она долго о чем-то говорила с мамой Нюры, а потом велела девушке:
– Собирайся, едешь со мной.
– Куда? – испугалась Нюра.
– Складывай вещи, доча, – засуетилась мамка, – подфартило тебе! Элле Дементьевне домработница нужна, она ребеночка ждет, в феврале родиться должон. Ты работящая, честная, вот счастье и привалило.
– Мне, в город? – чуть не лишилась сознания от радости Нюра. – Правда?
Элла Дементьевна улыбнулась:
– Правдивее не бывает!
И тут в избу зашла Маня, лучшая подруга Нюры.
– Я в Москву еду, – кинулась делиться своей удачей девушка, – на работу.
– Свезло тебе! – ахнула Маня. – Аж завидно!
Нюра всегда была крупной, не толстой, просто большой, под стать телу выросла и душа.
– Тетенька, – бросилась к Элле Дементьевне будущая домработница, – у вас же ребеночек будет…
– Надеюсь, – кивнула дама.
– Нянька понадобится…
– Верно, – согласилась Элла Дементьевна.
– А где вам ее взять?
– Найду, – пожала плечами женщина.
– Разве ж можно невесть кого в дом пускать? – запричитала Нюра. – Пригласите Маню, она всех братьев с сестренками вынянчила, восемь штук подряд. Мамка у нее беспутная, родит и бросит, а Маня и кормит, и одевает, и моет, и баюкает.
– У меня в квартире всего три комнаты, – пояснила Элла, – и чуланчик при кухне, места мало для двоих, нянька нужна приходящая.
– Мы не гордые, – затряслась Нюра, – в кладовушке с Маней вместе устроимся, и денег много не надо, сыты и ладно. Только б из деревни этой поганой сбечь!
Элла Дементьевна несколько мгновений молча смотрела на девушек, потом вдруг махнула рукой:
– Эх, ладно, она маленькая, много не съест.
– Точно, точно, – быстро закивала Маня, – одной картошечки хватит, а за дитем, как за собственным, смотреть стану!
Вот так Нюра и Маня очутились в Москве и начали старательно прислуживать Элле Дементьевне. Сначала девушки ютились в крохотном чуланчике, спали на одной узкой койке. Потом супруг Эллы Дементьевны исчез в неизвестном направлении, и заведующая библиотекой весело сказала:
– Вот и хорошо, нам будет свободней, переселяйтесь в маленькую спальню.
Долгие годы Нюра и Маня провели вместе. У них не имелось никаких амбиций, им не хотелось учиться, искать престижное место работы. Даже замуж девушки не стремились, насмотрелись на «счастье» Эллы Дементьевны – та много раз пыталась связать свою жизнь с мужчиной, и всякий раз события развивались по одному сценарию: кавалер приносил букеты, конфеты, затем переезжал к любовнице, Нюра с Маней собирали шмотки и переселялись в чулан при кухне. Элла Дементьевна давно стала считать домработницу и няньку кем-то вроде племянниц, поэтому, не стыдясь, говорила:
– Девочки, этот мужчина – моя настоящая любовь! Представляете, как повезло: умный, красивый, интеллигентный…
Услышав подобные речи в первый раз, девушки искренне порадовались за хозяйку. Но очень скоро замечательный во всех отношениях кавалер проявил себя не с лучшей стороны – начал выпивать, распускать руки. Элла Дементьевна не принадлежала к категории женщин, со всхлипом произносящих фразу: «Какой-никакой, а все-таки свой мужик!» Заведующая сложила в чемодан немудреные пожитки сожителя и выставила их вместе с пьяницей за порог. Нюра и Маня вернулись в спальню.
Но через полгода ситуация повторилась с миллиметровой точностью: конфеты – букеты – любовь-морковь – переезд из спальни в чулан – пьянка – драка – чемодан – перемещение из чулана в спальню. И так много раз! Нюра и Маня только вздыхали, поняв, что в доме появилась очередная «любофф».
А вот Ирочка, дочка Эллы Дементьевны, вела себя агрессивно. Став подростком, она начала делать маме едкие замечания и никогда не упускала возможности сказать гадость очередному папочке. Нюра и Маня ругали Ирочку и говорили ей:
– Не трожь мать, ей охота чуток счастья получить.
Но девочка лишь фыркала и по-детски жестоко отвечала:
– В ее возрасте пора о душе думать.
Элла Дементьевна расстраивалась и плакала, услыхав от Ирочки очередное хамство, а Нюра утешала хозяйку, приговаривая:
– Молодая, глупая! Подрастет, извиняться придет, кончайте сопли лить, лучше пирожка съешьте.
– Наверное, ты права, – шмыгала носом Элла и принималась утешать себя выпечкой.
Ирочка закончила школу, техникум и была пристроена мамой в библиотеку, где та была заведующей. Но отношения у нее с мамой-начальницей не налаживались, теперь трения возникали и на профессиональной почве. Ира постоянно критиковала маму, делала ей замечания. Как-то раз Маня ненароком стала свидетельницей очень неприятного разговора.