Монстры
Шрифт:
Я дошла до парка: там было темно, в росинках отражался звездный свет, деревья отбрасывали густые тени. Ветер стих, воздух казался абсолютно неподвижным. Кошек нигде не было видно. Наверное, по ночам они предпочитали держаться как можно дальше от человеческого жилья и забирались в самые глухие уголки парка.
Тогда я решила навестить ящериц. Их клетка тоже казалась пустой. В темноте я не могла толком ничего рассмотреть. Вдруг мне показалось, что внутри клетки что-то блеснуло: не то капля росы на камне, не то глаз проснувшейся ящерицы. В предыдущие вечера ящерицы обычно передвигались по клетке. Сегодня их нигде не было видно. Наверное, они просто
Я направилась обратно к дому, на желтый свет его окон. И вдруг мне стало не по себе — нынешним вечером что-то было не так, как всегда.
Я не сразу поняла, что именно. Вроде бы ничего особенного не происходило, разве что наступавшая ночь обещала быть очень жаркой и душной. Сильный ветер, неприятно поразивший меня в день приезда, больше не навещал Нотерхэм.
По пути к дому я остановилась и прислушалась. Меня удивила стоявшая в саду тишина.
Жители городов обычно утверждают, что в деревнях всегда очень тихо. Там действительно нет привычного слуху горожан уличного шума: разве когда прогромыхает по дороге трактор да в привычный час промчится поезд. На самом деле в сельской местности всегда раздается множество звуков, и они не утихают ни днем ни ночью. Птицы поют и пересвистываются в ветвях деревьев, трещат сучки и ветки под лапками зверьков, в каждом кусте кто-нибудь возится, квакают лягушки в пруду, жужжат насекомые, стрекочут кузнечики. После заката весь этот оркестр начинает звучать еще громче. Перелаиваются собаки, тонко попискивают мыши, чем-то хрустят ненасытные кролики, лисы пронзительно взвизгивают на манер башни, а в редкие мгновения затишья ухают совы и филины, видимо также считающие своим долгом поучаствовать в этой причудливой полифонии.
А тем вечером почему-то стояла абсолютная тишина. В неподвижном воздухе чувствовалось напряжение, как перед бурей. Между тем небо было совсем чистое — темно-синее и все в звездах.
Вернувшись с прогулки, я выпила чаю, пожелала Дорис доброй ночи и пошла в библиотеку. Поработав там еще около часа, я решила, что время уже позднее и пора спать.
Нельзя сказать, чтобы я уж совсем не полагалась на свою интуицию, но потакать собственным женским слабостям и странностям я была не намерена, а потому, несмотря на дурные предчувствия, заставила себя лечь и заснуть.
В три часа ночи я вдруг проснулась, взглянула на часы и сама удивилась: спать совсем не хотелось. Казалось, будто я и не спала вовсе — сознание было ясным, ни следа усталости или сонливости. И мне это точно не снилось. Я села на кровати и посмотрела в окно.
Обычно я приоткрывала окно на ночь и оставляла шторы раздвинутыми. Луна уже скрылась, однако ночь была очень ясной, и поэтому казалось, что на улице гораздо светлее, чем в спальне. Видимость была отличная. Кроме звездного неба, за окном ничего не было.
Однако в моей неожиданно ясной для такого часа голове вдруг мелькнула вполне отчетливая мысль о том, что всего за секунду до моего пробуждения за этим окном кто-то был.
В моей жизни, включая ее взрослую часть, в которой я сейчас пребываю, со мной иногда случались странные вещи. Не то чтобы я привыкла к ним или они мне уж очень нравились. Скажем так, странности всегда привлекали меня (хотя, наверное, это может показаться глупым).
После того ночного случая с окном я стала внимательнее и осторожнее. Надо заметить, я ни минуты не сомневалась в том, что тогда за окном действительно кто-то был.
Я спустилась к завтраку и застала Дорис в настроении "средней паршивости", как она сама однажды выразилась.
— Извините меня, миссис Элис, я сегодня сама не своя. Это все из-за них — из-за кошек. Мистер Суондж утром пошел запереть их в загон, обычно к этому времени они уже возвращаются туда и ждут, пока он их покормит. А сегодня они не вернулись — увидел его и бросились бежать. Бедный Суондж сам в шоке от происшедшего: говорит, кошки, наверное, заболели буйностью…
— Ты хотела сказать — бешенством? Ты это имела в виду, Дорис?
— Ну да, мисс Элис, ведь так называется болезнь, когда у животных идет пена изо рта?
— Да, Дорис, но это же очень опасно! Вы — ты или Суондж — контактировали с этими кошками?
— Нет, мисс, не бойтесь, ни нас не кусали. А мистер Суондж раньше вообще никогда не ходил к ним один, только вместе с профессором.
Насколько я знала, заразится бешенством можно не только в результате укуса больного животного. Я не раз читала о том, что иногда заражение происходило в результате того, что внешне абсолютно здоровое животное лизало руку человека, на которой могла оказаться какая-нибудь ссадина или царапина, через которую вирус из слюны проникал в кровь. А Суондж наверняка прикасался если не к самим кошкам, то к сетке вольера, на которой могла оказаться кошачья слюна…
Однако пугать Дорис раньше времени я не хотела. Она и так уже была в состоянии средней паршивости".
— Не бойся, Дорис, наверняка это не бешенство. Сколько уже здесь эти кошки?
— Около восьми месяцев, мисс.
— Ну вот, говорю же, это не бешенство. Иначе симптомы проявились бы гораздо раньше: обычно они становятся заметны через несколько дней, от силы через неделю.
В то утро Суондж отказам от завтрака. Дорис, похоже, была этим сильно расстроена когда, помыв посуду, она взяла корзинку и сказала, что идет в деревню, я предложила составить ей компанию, просто чтобы прогуляться.
По дороге она вроде бы успокоилась и повеселела. Мы шли мимо каких-то полей и пастбищ, Дорис без умолку болтала о своей семье и даже подала мне, что она и ее парень собираются после свадьбы открыть собственный маленький паб или отель, "чтобы больше ни от кого не зависеть".
Мы расстались с ней возле какой-то лавки — она отправилась за покупками, а я пошла посмотреть на церковь. Это оказался типичный англиканский храм, построенный в саксонском стиле, с соломенной крышей и колокольней, увенчанной шпилем. Возле него было кладбище, весьма и весьма запущенное. Старинные надгробия и памятники, покрытые мхом и плющом, покосились и выглядели довольно романтично среди высокой травы. Некоторые каменные плиты треснули, и их обломки белели среди буйной растительности, словно разбросанные там и сям черепа и кости.
Я решила обойти вокруг церкви и свернула за угол. Там на лужайке, под двумя высокими тисами, собрались местные жители.
Один из них, судя по типичному облачению, был деревенский викарий. И он, и окружавшие его сурового вида прихожане выглядели весьма взволнованными, хмурились и активно жестикулировали; тут явно было что-то не так.
Собравшиеся не могли видеть меня из-за тисов, поэтому я остановилась в их тени и прислушалась.
— То, что произошло, воистину ужасно, — услышала я голос викария.