Мор. (Роман о воровской жизни, резне и Воровском законе)
Шрифт:
Документов у него действительно не оказалось – это факт, а куда они подавались он объяснить не мог; что они у него были, этому не поверили даже врачи, потому что его заявление, будто он фронтовик, будто ранен и лечился в Ленинграде, это заявление моментально потеряло свое значение, едва только работники уголовного розыска получили сведения из своих архивов о его судимостях. Он безрезультатно ссылался на свое ранение, на шрам в голове. Ему насмешливо намекнули, что теперь у него еще одно «фронтовое» ранение прибавилось. Он доказывал несуразность нападения на кого-либо спиною. Ему объяснили, что такое вполне возможно и, действительно, такое встречается даже в мировой политике, когда иное государство, двигаясь задом вперед, захватывает
Скиталец оказался на скамье подсудимых. На суде присутствовала его «жертва», которая в порядке «самозащиты» ранила его, оказывается, простой отверткой; присутствовали свидетели-милиционеры; прокурора не было, его функцию с успехом исполнил адвокат, талантливо подчеркнувший обстоятельства, не оправдывавшие действия Скита. В конечном итоге ему «отвалили» девять лет для выправления мозгов.
Глава шестая
1
Захлопнув дверь Тоськиной квартиры, Варя отправилась домой, таща дочку за руку: в душе хаос. Она подумала о себе, как о пуридановой ослице, – ей нравился Тарзан, но хотелось, чтобы дома ждал Скит. В то же время злорадство сожительствовало с сожалением, что не удалось помириться. А ведь Варя согласилась сожительствовать с Тарзаном из-за матери – так представлялось ей самой. Интуитивно она понимала, что это с ее стороны лишь попытка оправдаться. Только ведь правда и то, что Тарзан буквально купил ее с матерью…
Он завалил их продовольственными карточками и носильными вещами, причем хорошими. И они не спрашивали у Тарзана о их происхождении, не спрашивали, потому что всем известно, откуда у воров вещи. Они даже притворялись перед самими собой, что, мол, не подозревают о том, что Тарзан – вор. Марьина Роща ворами кишмя кишела и тогда, и раньше, но кто к ворам сами отношения не имели, делали вид, что их не знают. То же самое и те, кто отношение к ним имели. А, в общем, к ворам относились, как к отсутствию топлива, к холоду, к голоду, к заклеенным бумажными лентами окнам, трубам, торчащим из форточек, бездомным собакам, воронам на Миусском кладбище – все суть природы данного этапа истории и вечности.
А жилось Варе трудно, мама не могла ей сколько-нибудь значительно помочь: она работала на мануфактурной фабрике и тащить оттуда было нечего. Варя же за свое секретарство в суде получала триста двадцать рублей, а как на них прожить, когда за ботиночки на толкучке заплатила четыреста.
Тарзан начал за ней ухаживать, держался импозантно. Он не был романтичен, как Скит, но разница показалась Варе чисто внешней, внутреннее состояние Тарзана представлялось Варе глубоко спрятанным. Его внешнюю грубость она приписала бездомной, непорядочной жизни, отсутствию нежности, ласки, любви. Она не сомневалась, что все это даст ему и он со временем преобразится. Верила, что в состоянии сформировать его душу, и, когда это свершится, – это будет их совместное торжество. В таком случае, подумала она, Тарзан… куда более привлекателен, чем худой, угловатый Скиталец.
Мать Варвары сперва защищала семейный статус Скита, напоминала дочери о его отцовстве, выражала обеспокоенность относительно судьбы Олечки; постепенно же и в ее рассуждениях появились мысли, что хозяин урожая все же не тот, кто поле вспахал и посеял семя, а тот, кто поле поливал, урожай вырастил. Скиталец сунул-вынул и был таков, а здесь в трудное время мужчина помогает обездоленным женщинам.
Когда же с продуктами стало очень трудно, Тарзан отдал Варе немало довольно дорогих вещей, чтобы она уговорила мать съездить с ними в деревню и обменять на продукты. Все так делали. Но маме невозможно было отлучиться с фабрики, в деревню съездила сама Варя, в суде ее подменила другая девочка. Олечку
– В стране дураков можно жить чудесно, если сам не дурак.
Он сказал, пусть ее не беспокоят его дела, так ей будет проще жить.
Недаром Тарзана давно считали удачливым вором, это и теперь подтвердилось: он все умел достать, даже и водку; хотя всем известно, что бутылка водки на базаре стоила пятьсот рублей. Собственно, кроме водки, самого Тарзана мало что интересовало.
Варе надо бы радоваться, что с помощью Тарзана всем им не приходилось довольствоваться картофельными очистками, отрубями, жмыхом и другими столь же калорийными продуктами. Все бы ничего, только Олечка не очень благоволила Тарзану и все попытки Вари заставить ее обратиться к нему со словом «папа» не достигали успеха. Если же давление на девочку становилось непосильным, она это слово проговаривала с таким выражением, что вместо «папа» получалось «бяка». Впрочем, и Тарзан не высказывал большого расположения девочке. Его попытки иногда поиграть с ней или ласкаться получались более, чем убогими. Но как мужчина Тарзан волновал Варю, и ночью, как правило, она прощала ему все то, что вызывало в ней протест днем.
Однажды он объявил ей, что комнатушка, где Варя была счастлива со Скитом, тесна для них, что он нашел приличную хаверу из двух комнат и кухни. И вскоре они туда перебрались. Мебель, старую рухлядь, перевозить не было нужды. В новой квартире они стали пользоваться всем тем, что в ней было расставлено, такой же рухлядью, но все необходимое для жизни здесь было.
2
Когда Варя с Олечкой подошли к двери квартиры, Варя поняла – Тарзан дома и пьян: в нос ударила густая вонь табачного дыма. Что он пьет она, конечно, знала, – какой мужчина в Роще не пил… да еще в такое время. Пьянство на Руси явление настолько распространенное, что как бы общенародное и, как таковое, естественное. Тарзан, когда был пьян, не лез драться, но становился грубым. Обычно, напившись, он валялся на своем любимом диване в одежде.
Стараясь не шуметь, они осторожно миновали храпевшего Тарзана, вошли в спальню. Уложив Олечку спать, она вернулась к валявшемуся на диване Тарзану. Настроение… Впору было и самой напиться. Она уселась на стуле и, свесив обессиленные руки, смотрела на храпевшего мужа. Да, да, на… мужа. Она ловила себя на мысли: факт регистрации их брака был с ее стороны преждевременным.
Она сама не решилась бы на это, и Тарзан… На что ему это?! Настояла мама: «Чтобы было как положено, по закону…» Тарзан расписываться не хотел, но хотел Варю – расписались. Его нетрудно было уломать тем аргументом, что процедура регистрации максимально проста. Расписались тайком. Тарзан не хотел, чтобы кто-нибудь из воров узнал об этом: жить вору с бабой сам Бог велел, но расписываться… не считалось предосудительным, но… Одним словом их свадьба не отличалась от процедуры выдачи продовольственных карточек, которые в Москве Тарзану и не полагались, потому что прописан он был в Егорьевском где-то на «хате».
Уедет ли Скит, подумалось ей, или это была только похвальба, как и с ее стороны декларация ее бесконечных связей?
Связавшись с Тарзаном, они с Олечкой оказались в самой гуще воровской жизни. Их дом, двухэтажный, деревянный, постоянно навещали воры. Постепенно она к этому привыкла, в душе теплилась подсознательная надежда, что так будет не всегда. Соседи знали молодую женщину с ребенком, относились к ней приветливо, но в их личную жизнь не совались. Варя могла то у одной, то у другой соседки оставлять Олечку, и это было удобно.