Мор
Шрифт:
– Забудь.
– Мне б твое терпение, Себастьян. Давно бы уже через колено перегнул и вожжами отходил, – покачал головой Гуго и кинул затянутый на узел платочек. – Твоя доля.
– А моя? – немедленно всполошилась девушка.
– Держи, – достал фокусник второй платок. – Хотя могу рассчитаться натурой…
– Отвали, старик! – фыркнула циркачка и занялась тугим узлом.
Я тяжело вздохнул и начал пересчитывать монеты. Внимательно оглядел четыре изрядно потертых и обрезанных по краям золотых флорина с изображением Иоанна Грамотея на аверсе и герцогской тирошской лилией на оборотной стороне, спрятал их в потайной карман куртки и взвесил в ладони серебряные четвертники и осьмушки.
Неплохо. Очень даже неплохо.
– Толстяк не из бедных оказался, – усмехнулся я, не испытывая ни малейшего раскаяния из-за разграбленной кубышки хозяина постоялого двора. Пусть еще спасибо скажет, что не спалили его халупу к бесам. Будет знать в следующий раз…
– Медяки на общие нужды оставил, – заявил безмерно довольный собой Гуго, явно зажавший на эти самые «общие» нужды немалую часть вчерашнего улова. – Теперь с оборотной монетой проблем не будет.
– Легенду отработали?
– А то! – усмехнулся фокусник. – Разъездной торговец скобяными товарами и его недалекая, зато грудастая служанка.
– Полегче, – возмутилась Берта.
– Так и есть, – отрезал Гуго. – Походишь, на жизнь свою нелегкую и приставучего хозяина пожалуешься. Бабы, они завистливые, но жалостливые. Иначе никак не примут.
– Хорошо, – согласилась с такой ролью циркачка и с интересом уставилась на меня: – Вот только для начала надо узнать, что именно придется вынюхивать.
– Узнаешь в свое время, – хмыкнул я и перебрался к Гуго. – Долго нам еще?
– Нет, уже подъезжаем.
И в самом деле – пустые поля сменились окруженными рощицами фруктовых деревьев усадьбами; дорога понемногу расширилась, и теперь время от времени нас обгоняли направлявшиеся в город повозки. На обочинах ютились крытые соломой мазанки, изредка на глаза попадались колодезные журавли. За плетеными заборами копошились вставшие спозаранку селяне, к небу от печных труб тянулись жиденькие струйки дыма, а легкий ветерок то и дело доносил аромат свежего хлеба.
Сельская, блин, идиллия.
– Кушать хочется, – печально протянула Берта, выразив таким образом наши общие чаяния.
– Ничего, тебе поголодать не вредно будет, – не смог промолчать Гуго.
– С чего бы это? – удивилась циркачка, демонстративно проведя рукой по талии. – С чего ты взял? Да и не всем худышки нравятся. Скажи, Себастьян!
– Хватит уже! – взорвался я, улегся на покрывавшую днище солому и предупредил: – И только попробуйте меня побеспокоить, пока до города не доберемся! Вовек не забудете!
– Да ладно, чего там, – вздохнул фокусник и начал насвистывать себе под нос незамысловатый мотивчик.
– Перестань!
– Это «Полет стрижа»! – возмутился Гуго. – Маэстро Антонио гениален! Его оперы ставят по всем Святым Землям! Как, вообще, можно не любить искусство?
– Искусство – люблю, но не в твоем исполнении, – хмыкнул я.
– Я, между прочим, с Лири-старшим знаком был, – пробурчал фокусник, – и он даже звал меня в свою труппу…
– А ты? – заинтересовалась Берта.
– Отказался, конечно! Папенька у маэстро Антонио тем еще жуликом был! – рассмеялся Гуго и предложил: – Сухарь будешь?
– Давай, – вздохнула девушка и достала из тюков фляжку с водой.
– Вот всем и говори, мол, хозяин на сухарях и воде держит…
– Тише вы там! – потребовал я, перевалился на другой бок и как-то совершенно незаметно для себя самого задремал. Оно и к лучшему…
4
Растолкали меня уже в Рживи. Хотя что значит растолкали? Всего-то Берта своим нежным голосочком «просыпайся, дорогой» прошептала, а такое впечатление – со всего маху под дых заехали.
Вскинувшись, я спросонья завертел головой по сторонам, потом выругался и соскочил с телеги в дорожную грязь.
– Испугался? – рассмеялась циркачка.
– Иди ты, – пробурчал я, разглядывая окруженные невысокими заборчиками дома. Добротные крыши, резные наличники, застекленные окна. Сразу видно, не деревня какая-нибудь, а окраина пусть и захудалого, но городка.
Вон и столб с герцогской лилией в землю вкопан. Коронный город, и никак иначе.
– Но ведь легче стало? – стрельнула глазками Берта. – С утра сам не свой был.
– Стало, стало. Спасибо большое.
Пусть на душе по-прежнему скребли кошки, но уже не хотелось затянуть на шее веревку с камнем и сигануть в омут. Вроде пустяк, да только и это дорогого стоит. Когда так и тянет утопиться, на работу сил уже просто не остается.
– Мы в «Яхонтовую жабу» заселимся, – предупредил Гуго. – Дыра жуткая, но сразу напротив питейное заведение имеется из приличных. Приезжие торговцы туда частенько после трудов праведных рюмашку-другую опрокинуть заходят, поэтому на чужаков никто пялиться не станет.
– Значит, там и встретимся. – Я стянул с телеги сумку, хлопнул фокусника по плечу и зашагал к карете, возница которой, не мудрствуя лукаво, завернулся в плащ и дремал на козлах. – Обживайтесь пока.
Гуго взмахнул вожжами, и телега, чавкая в грязи колесами, поехала вдоль улицы.
– До встречи, дорогой! – елейным голосочком попрощалась Берта.
Я только рукой махнул. Встрепенувшийся при моем приближении возница зябко передернул плечами, сладко зевнул и начал приглаживать торчавшие в разные стороны усищи.