Мораль и Догма Древнего и Принятого Шотландского Устава Вольного Каменщичества. Том 1
Шрифт:
Мир улучшается. Человек перестает преследовать других людей – когда эти другие становятся многочисленными и сильными и перестают поддаваться преследованию. Когда же этот источник «радостей» иссякает, человек начинает со всей своей изобретательностью и со всем усердием мучить животных и прочих живых существ, стоящих ниже его на эволюционной лестнице. Убийство животных не для того лишь, чтобы поедать их плоть, а просто ради пустого развлечения, становится приемлемым для общества и не осуждаемым с точки зрения нравственности занятием в свободное время для огромного количества людей, совершенно убежденных в том, что именно они – Цари Мироздания, пребывающие лишь чуть ниже ангелов Господних. А уж если ему запрещают использовать дыбу, удавку, клещи и кол столь часто, сколь ему этого бы хотелось, он начинает клеветать, лгать и ненавидеть в полной уверенности, что потом, в кущах небесных, он будет наслаждаться всеми вожделенными плотскими радостями, наблюдая при этом сверху за страданиями тех, кто законно был ввергнут в Геенну огненную за то, что не исповедовали
Там, где прекращают убивать и бесчинствовать армии тиранов и деспотов, их место занимают армии «свободы», которые также продолжают убивать и грабить, снова и снова смешивая белое с черным. Каждый век повторяет подвиги и преступления предыдущего, и снова и снова в мире бушуют войны, превращающие плодородные земли в пустыню, а Бога благодарят в церквях за кровопролитные сражения, принесшие победу жестоким завоевателям, которых увенчивают лаврами и которым устраивают овации, будь они хоть трижды грабителями и убийцами.
Практически ни один человек из десяти тысяч не способен в своей жизни подняться выше обычных нужд низкого животного. Во все времена и во всех странах подавляющее большинство людей рождаются, живут и умирают, подобно простой скотине; они работают фактически наравне с коровами и лошадьми. Совершеннейшие невежды, пусть и живя в так называемых «цивилизованных» странах, они мыслят и строят выводы точь-в-точь так же, как те животные, бок о бок с которыми они трудятся. Для них «Бог», «дух», «душа» и «бессмертие» – это просто слова, лишенные конкретного значения. Бог двадцатых годов девятнадцатого века христианской эры – это Молох, Ваал, Зевс или, в лучшем случае, Осирис, Митра или Адонай, просто под другим именем, хотя поклоняются Ему все равно в ходе древнейших языческих церемоний. Это статуя Зевса Олимпийского, которой поклоняются под именем Бога Отца в христианской церкви, в которую превращен был языческий храм; это статуя Венеры, «превратившейся» в Деву Марию. В действительности же люди в глубине сердца своего не веруют в то, что Бог безгранично благ и милостив. Они боятся Его, боятся Его гнева и удара Его молнии. В действительности они в основном лишь думают, что верят в то, что есть жизнь после жизни, Страшный Суд и кара за грехи. Однако они с неизменным упорством предаются преследованию «неверных» и «атеистов», то есть не верящих в то, во что, как они думают, верят они; а не верят они в это, в большинстве случаев, потому только, что это для них не понятно или не истинно в силу их интеллектуального и нравственного развития. Для подавляющего большинства людей Бог – всего лишь безгранично увеличенное и распространенное отображение земного тирана на его земном престоле, Он для них только более могуществен, более справедлив, и более продолжительно его правление. Чтобы человечество навечно было проклято и обречено на муки, достаточно того лишь, чтобы каждый тиран в его истории походил на образ Бога в народном сознании.
Подавляющее большинство населения огромных мегаполисов нашего мира лишено как веры, так и надежды. Остальные же обладают лишь слепой верой, которая при этом премного уступает в том, что касается результирующего нравственного совершенства и даже простой честности в быту, магометанству. «Вот здесь дом твой и деньги будут в безопасности, – говорят мусульмане. – Христиан тут нет». Философский и научный мир становятся все более атеистичными день ото дня. Вера и Разум – не уравновешивающие друг друга противоположности; они ведут между собой жестокую войну на выживание, а итогом ее продолжает оставаться тьма невежества и отчаяния, голый скептицизм, иногда прикрывающийся пеленой рационализма.
На территории более чем трех четвертей обитаемого земного шара человечество все еще смиренно преклоняет колена, подобно верблюду, для того лишь, чтобы взвалить на себя груз, который потом терпеливо несет для своих деспотичных хозяев. Стоит только какой-нибудь республике звездой воссиять на политическом небосклоне – она немедленно начинает укореняться на новой почве, обильно орошая ее кровью. И царям окружающих государств не нужно предпринимать никаких особенных усилий для того, чтобы раз и навсегда убрать ее со своего пути. Нужно просто оставить ее в покое – и скоро она сама наложит на себя окровавленные свои руки. И когда некий народ сбрасывает наконец тяжкие узы рабства, вполне возможным становится задать на первый взгляд неуместный вопрос:
...возопиет ли вдруг восставший рабК слепой Свободе, что его связует —Чрез все безумия – с сиятельным Законом,Который есть Система и Венец?Повсюду в мире труд является в той или иной степени рабом капитала; в общем и целом, работника кормят до тех только пор, пока он может работать, или даже более того – до тех только пор, пока труд этого одушевленного орудия труда выгоден его владельцу. В Ирландии – голод; забастовки и голод – в Англии; нищета и зависимость – в Нью-Йорке; бедность, отчаяние, невежество, грубость, порок, бесстыдство, попрошайничество царят буквально повсюду, где бы ни проживал человек. Здесь умирает от голода и холода белошвейка; там матери убивают одних своих детей, чтобы остальные могли прожить на государственную дотацию на похороны погибших и также не умерли от голода; а в соседнем квартале юные девушки выходят на панель ради куска хлеба.
Более того, продолжает вещать Глас, этому грязному животному виду недостаточно того, что огромное количество его представителей ежегодно уносят страшные эпидемии, причины которых ему неведомы и о справедливости и мудрости которых он не способен судить. Ему еще нужно при этом постоянно воевать. Не было ни единого дня в истории человечества с тех пор, как оно разделилось на племена, когда повсюду на Земле царил бы мир. Испокон веку армии пожирали мужское население всех стран мира, войны истощали их ресурсы, внутреннюю энергию и приводили к краху целых государств и народов. И сейчас они продолжают сказываться на всех мировых державах, оставляя после себя огромные внешние долги, препятствующие развитию экономики и лишающие страны доброго имени среди прочих стран мира.
Иногда разрушительный пожар войны охватывает до половины всей Земли: и когда мировые престолы объединяются для того, чтобы посадить на шею тому или иному народу очередную ненавистную династию, и когда одни государства стремятся воспрепятствовать другим разорвать унизительный и невыгодный союз для того, чтобы создать свое собственное автономное правление. Тогда пламя тоже вспыхивает и снова угасает, но не исчезает совсем, а продолжает тлеть в углях, чтобы вскоре вспыхнуть снова, с еще большими силой и жестокостью. Иногда природные и общественные бури вьются только над отдельными регионами мира; иногда они, подобно огням маяка, озаряют все окрестности, практически весь мир. Нет такого моря, над которым не раздавался бы гром пушек; нет такой реки, которая не текла бы кровью; нет такой долины, которая не сотрясалась бы от тяжкого топота кавалерии; нет такого поля, которое не было бы удобрено кровью падших; и повсюду люди убивают друг друга, грифы набивают себе брюхо падалью, а волки воют прямо в уши умирающим воинам. Нет такого города, стены которого не рушились бы под ударами ядер и бомб, и нет такого народа, который не богохульствовал бы во время войны, воссылая хвалы Богу Любви за свои кровавые победы и богатую добычу. "Те Deum" слышалось повсюду в Варфоломеевскую ночь и во время Сицилийской бойни. Все силы человеческого разума, вся его изобретательность используются для того, чтобы изобретать все новые и новые, все более и более совершенные орудия, при помощи которых человеческую плоть можно было бы еще скорее и эффективнее разрывать, растягивать, корежить и стискивать; и все равно лицемерное человечество, напитавшееся кровью и насладившееся страданиями ближних, поднимает дикий крик и взывает к небесам, осуждая одно-единственное убийство, которое, между тем, ничуть не менее христианское, чем его обычное поведение, а вызвано бывает чаще всего той же самой алчностью, которую дьявол поселил в сердцах всех наций мира.
Мечтая об Утопии и Миллениуме, мы чуть не начинаем слепо верить в то, что человек – это не полуусмиренный тигр и что вид и запах крови не пробудит в нем дремлющие до поры темные страсти, для того лишь, чтобы воочию убедиться в том, что непрочная маска цивилизации моментально разбивается надвое и с презрением отбрасывается прочь. Мы ложимся спать, как ложился в древности крестьянин на склонах Везувия. Гора, на которой он возлежал, столь давно уже молчала, что все считали: пламя в ней давно утихло. Его окружали тяжелые гроздья винограда, а листья оливок тихо шелестели под нежным вечерним бризом. Над его головой мирно мерцали звезды на безоблачном ночном небосклоне. А потом его внезапно пробуждало оглушительное бурление пылающей подземной лавы, и первый язык пламени извержения пронзал ночное небо; и он в ужасе наблюдал, как пробудившийся измученный и униженный титан в гневе мечет свои земные молнии в бледные звезды, окутывается клубами дыма и гари и низвергает вниз по склонам огненные потоки, все разрушающие на своем пути. Нас точно так же окружают шум и треск Гражданской войны; она превратила землю в пандемониум; человек снова стал варваром. Огромными волнами, одна за одной, на землю накатываются враждующие армии, повсюду оставляя за собой дымящееся пепелище. Мародеры бесчинствуют повсюду, вырывая кусок хлеба даже изо рта голодного ребенка. Седина обагряется кровью, а невинные девы тщетно молят грубую Похоть о пощаде. Законы, суды, конституции, христианская мораль, милосердие, жалость – все они исчезают; иногда кажется, что Бог самоустранился от всего происходящего на Земле и место его занял горделивый Молох, в то время как и пресса, и кафедра проповедника исходят праздничными словесами в честь новых и новых убийств, требуют полного уничтожения побежденных огнем и мечом, полного разграбления нажитого ими достояния во славу и во благо очередного христианского Сената.
Коммерческая выгода умерщвляет живые нервы целых народов и делает их глухими к призывам чести, порывам великодушия, стонам страдающих от несправедливости. Повсеместно вселенская жадность до богатств мира сего низвергает Бога с Его Престола и усаживает на него Маммону и Вельзевула. Высшая власть передается самовлюбленному Эгоизму, и обретение материального богатства возводится в высшую цель земного бытия. Настоящей эпидемией стали узаконенные игра на деньги и спекуляция; предательство считается лишь логическим продолжением ума и хитрости; общественный пост становится добычей наиболее наглой и наиболее подлой политической партии; страну, точно Актеона, разрывают собственные псы, ее собственные граждане тем более жестоко грабят и унижают ее in extremis8, чем лучше она их обучила и больше обогатила.