Морбакка
Шрифт:
Новая Морбакка
Семнадцать кошек
В последний год при полковом писаре жила в Морбакке скотница по имени Бритта Ламберт. Маленькая, невзрачная, лицо темное, ровно дубленое, вдобавок одноглазая. С людьми не ладила, вечно брюзжала, но работница была каких поискать, любила скотину. Если она ждала, что корова ночью отелится, то устраивала себе постель прямо в хлеву и спала там. Каждый день грела в пивоварне воду и таскала в коровник большущие лохани, чтобы пойло у коров было теплое, а когда — этак в апреле —
Скотный двор, где она заправляла, был ветхий и до того темный, что, зайдя внутрь, собственной руки толком разглядеть невозможно. Проходы узкие, пол в ямах, стойла у коров маленькие, тесные, а вычистить их Бритте Ламберт не больно-то хватало ума. Однако ж в старом коровнике всегда царило благоденствие. Никаких разговоров о том, чтобы одна из коров объелась, или наткнулась на что-нибудь острое, или с отелом пошло не так. И молока всегда хватало, и телят — словом, о скотном дворе хозяйке Морбакки беспокоиться не приходилось.
Но еще больше, чем коров, Бритта Ламберт любила кошек. Вроде как верила, будто они способны защищать ее и скотину, и не было ничего хуже, как попросить ее хотя бы иногда топить котят, чтобы кошек на скотном дворе не стало больше, чем коров. Зайдешь туда, а в потемках так и сверкают со всех сторон зеленые кошачьи глаза. Кошки путались под ногами, а то и на плечи прыгали — так их Бритта Ламберт приучила.
Когда после батюшки своего распоряжаться в Морбакке стал поручик Лагерлёф, на скотном дворе обитали не меньше семнадцати кошек. Поголовно все рыжие, в полоску, ни белых, ни черных, ни серых — Бритта Ламберт верила, что одни только рыжие приносят счастье.
Поручик, конечно, очень любил животных и ничего против кошек не имел, но держать в коровнике аж семнадцать штук, поить их да кормить — это уж явно чересчур. Молока выпивают — на троих телят хватит, и хотя крыс и полевок начисто извели, однако ж вели такую беспощадную охоту на мелких пташек, что в Морбакке почитай что ни единого воробья не осталось.
Что ни говори, избавляться от кошек нехорошо, и, не желая переполошить Бритту Ламберт и других женщин в усадьбе, поручик им о своих замыслах даже не заикнулся. Только отдал коротенькое распоряжение Маленькому Бенгту, бывшему конюху, который по-прежнему жил в усадьбе и занимался помаленьку то одним, то другим.
С того дня кошки со скотного двора начали странным образом пропадать. Не вдруг и не быстро, а исподволь. Бритта Ламберт вроде бы примечала, что кошки, которых она особенно ценила, одна за другой куда-то исчезают и больше не появляются, но полной уверенности у нее не было, ведь все кошки были одной масти, в полоску. Она пробовала пересчитать их, когда они приходили полакомиться молоком, однако ж и это оказалось непросто. Во-первых, они толпой суетились вокруг миски с молоком, а во-вторых, в скотном дворе царила чуть ли не кромешная тьма.
Бритта пожаловалась на напасть старой экономке и молодой хозяйке.
— Боязно мне, что коли настанет конец рыжим кошкам, то настанет и конец благополучию на скотном дворе, понятно? — сказала она. — Ничего хорошего в хозяйстве не жди, коли платишь неблагодарностью тем, кто завсегда нам пособлял.
И г-жа Лагерлёф, и экономка уверяли, что никаких козней против ее кошек не строили. И скоро они, все семнадцать, наверняка снова будут при ней.
Однако Бритта Ламберт продолжала примечать, что число кошек убывает. Она подозревала то одного, то другого, но ни один вины за собою не признавал. Единственный, о ком она даже и подумать не могла, что он ополчился против ее кошек, был поручик. Она твердо верила, что старая хозяйка такому его не учила.
— Худо, барин, ох худо, — говорила она всякий раз, когда он заходил на скотный двор. — Пропадают мои кошечки. Оченно я печалуюсь.
— А по-моему, они все так же шныряют под ногами, — отвечал поручик.
— Всего тринадцать осталось, — вздыхала скотница. — Не хотелось бы мне быть на месте того, кто это учиняет. А хуже всего, что обернется это супротив усадьбы, вот помяните мое слово.
Что ж, поручик Лагерлёф был в ту пору молод, полон сил, с увлечением занимался земледелием и строил большие планы насчет Морбакки. Усадьба большими размерами не отличалась, зато он точно знал, почва здесь добрая, поля сплошь ровные да просторные, без камней. Уж он позаботится, чтобы усадьба его стала одной из лучших в озерной долине.
Денег хватало, тесть-то его, фабрикант Вальрот из Филипстада, был человек состоятельный. Очень он одобрял, что зять такой дельный и предприимчивый, а потому оказывал ему всяческую поддержку.
Поручик, стало быть, начал переводить усадьбу на севооборот. Прокладывал саженной глубины канавы, сеял на пастбищах клевер и тимофеевку, чтобы росли там не только полевые цветы. Приобрел молотилку, так что больше не приходилось всю зиму торчать на гумне с цепом. Вдобавок закупил в несских поместьях крупных коров, запретил выпускать коров в лес и с весны до осени перебиваться там впроголодь, велел пасти на лугах.
Чего только не придумывал, лишь бы поднять усадьбу! Вел долгие переговоры с крестьянами на западной стороне долины, хотел прикупить у них земли, расширить свои владения. Строил, заботился о работниках, чтобы имели они приличное жилье с сараями да участками и могли держать корову и свиней.
И трудился он не напрасно. За считанные годы усадьба вернула все, что он в нее вложил. Вскоре он не знал, куда на зиму девать сено. Посадивши горох, снимал двадцать бочек взамен одной посаженной, а когда сеял репу, урожай был сущая благодать — в усадьбе не хватало рабочих рук, чтобы его убрать, приходилось звать соседей с телегами и лошадьми: мол, приезжайте в Морбакку, увозите, сколько сможете собрать.
Одно очень ему мешало во всех этих улучшениях: речушка Эмтан, которая змеилась, образуя петли и красивые заводи, по дну долины, где располагались его земли. Обыкновенно она была не больше лесного ручья, но как только случался ливень, выходила из берегов и превращала его клеверные луга и овсы в блестящие озерки.
Не мог поручик успокоиться, пока не совладает с речкой. И вырыл он для нее на своих землях новое русло, глубокое и прямое. Правда, радовался недолго. Крестьяне, владевшие землями пониже Морбакки, оставили русло прежним, извилистым и мелким, вода там почти не двигалась, и едва лишь случился сильный ливень, речка сызнова вышла из берегов — и у них, и у поручика.