Мордант превыше всего!
Шрифт:
— Мне кажется, тебе полегчает, если ты ударишь меня. Он посмотрел на нее так, словно и вправду мог ударить ее; он был в такой ярости и отчаянии, что мог ударить кого угодно.
— Почему ты не рассказала обо всем мне?
Териза медленно покачала головой. Во всяком случае, он не ушел в себя снова. Она добилась хотя бы этого. Даже ярость была предпочтительнее его самоизоляции, его самобичевания.
— Это не главное, — сказала она. — Это, в общем, пустяки. Я просто совершила ошибку, и все. Я не понимала, насколько все это важно. —
— Главное, у меня был выбор. — Казалось безумием разговаривать так спокойно, когда Джерадин был в таком отчаянии. Казалось безумием считать, что ярость—это выход. — Я могла отправиться куда угодно. — В то же время ее отчаяние стало превращаться в нечто другое, нечто невероятно, удивительно похожее на радость. Ей удалось растормошить его — вызвать в нем ярость. А значит, можно было рассчитывать на все остальное. — Но я выбрала это место.
Джерадин, послушай меня. Как по—твоему, почему я выбрала это место?
Он был так разгневан, так волновался за свой дом, семью и друзей, что едва слушал. Он скрипел зубами, с трудом сдерживаясь. И тем не менее это был прежний Джерадин, тот самый, который делал все возможное, чтобы доставить ей удовольствие. Огромным усилием он заставил себя более или менее успокоиться.
— Ну—ка, ответь. Почему?
— Нет. — И она снова покачала головой. — Сам подумай. Ну — почему я появилась здесь?
Он прохрипел:
— Ты не знала, куда еще деваться. Чтобы спастись.
— Нет. Подумай лучше. Я могла отправиться куда угодно. Принц Краген был бы рад, окажись я в их лагере. Мне достаточно было воплотить себя вне стен Орисона.
Сейчас она контролировала его. Просто удивительно, какую власть над ним она обрела. Ее ошибки могли повлечь за собой полную гибель его дома и семьи; его причины гневаться были чересчур справедливы. И тем не менее, он все еще старался понять ее.
Он не отошел от нее, но его пальцы перестали впиваться в ее руки. С меньшей яростью он сказал:
— Ты хотела предупредить меня.
— Да. — Она не улыбнулась. Но радость в ее душе завела победную песнь. — Я хотела предупредить тебя.
А как ты полагаешь, почему я тратила столько сил? Как по—твоему, почему меня волновало, что произойдет здесь? Я ведь не знала твою семью. Я никогда не бывала здесь раньше. Почему, как по—твоему, я решила появиться здесь и встретиться с тобой лицом к лицу, хотя знала, что по моей вине ты попал в переплет—знала, что у тебя есть все основания злиться на меня или даже ненавидеть, а я не могу сделать ничего, чтобы исправить положение?
О, она контролировала его. Ей хотелось крикнуть: он в моей власти. Сейчас он не был закован в панцирь, застегнутый на все застежки. Его ярость пошла на убыль. Он пытался понять, к чему Териза ведет; растерянный, молчаливый, полностью сбитый с толку и снова начавший надеяться.
— Подумай об этом, — пробормотала она, удерживаясь, чтобы не разрыдаться.
Он открыл рот, но не сказал ни единого слова.
— Болван. Все потому что я люблю тебя.
Она обхватила Джерадина за шею и прижалась к нему, чтобы поцеловать.
Ему понадобилось время, чтобы опомниться от изумления. К счастью, это длилось не так уж долго. Прежде чем ее настроение пропало, он прижал ее к себе и вернул ей поцелуй, словно ответ, идущий из самых глубин души.
Ткань его пижамных брюк была настолько тонкой, что она, несмотря на неопытность, не могла ошибиться в том, какие чувства он питает к ней. Она целовала его долго, пока его руки сжимали ее. Затем она высвободилась из его объятий и принялась расстегивать пуговицы рубашки.
Его глаза потемнели и походили на притухшие уголья. Териза с трудом сбросила с ног сапожки. Когда она скинула рубашку с плеч и позволила юбке упасть на пол, Джерадин замер, не в силах дышать. Страсть сжигала его, казалось, до кончиков волос.
Внезапно он рывком стянул брюки и увлек Теризу на постель.
Он настолько благоговейно целовал ее и прикасался к ней, разрываясь между изумлением и тревогой, он хотел дать ей так много, что не верил себе. И поэтому был робок, а ей хотелось, чтобы он был уверен в себе. Мастер Эремис был прав. Во время краткого пребывания Мастера в подземельях, после того как был выпущен на волю Воин Гильдии, он сказал ей: «Как только вы подумаете о другом, вы вспомните мои губы, ласкающие вашу грудь». И верно: прикосновения Джерадина напомнили Теризе о Воплотителе — о его уверенности, о его желании обладать ею безраздельно.
Но Джерадин вызывал в ней более глубокие чувства. Она чувствовала, что провела большую часть жизни, ожидая, когда окажется с ним в постели. И могла обойтись без уверенности. Они научатся тому, что нужно знать, вместе.
Но все пошло наперекосяк, как у Джерадина бывало всегда. Свой талант к Воплощениям он обнаружил чересчур поздно, когда уже не мог воспользоваться им. Сейчас он слишком поздно понял, что Териза любит его, и не смог воспользоваться этим. Может быть, злую шутку с ним сыграла его собственная неопытность. Может быть, его не отпускало беспокойство за Хауселдон и семью. Териза не знала, в чем причина — и в некотором смысле это не волновало ее. Ее волновало лишь то, что он отчаянно бранится, откатившись от нее, лежит на спине, стиснув кулаки, с напряженными мышцами, пытаясь снова заковать себя в панцирь.
Она смотрела, как Джерадин замыкается в себе, и ее радость начала испаряться. На мгновение ей показалось, что она разрыдается.
Затем ей пришла в голову неплохая мысль.
Кончиком пальца она провела по желваку на его челюсти.
— Подумай вот о чем, — сказала она, словно продолжала небрежную, чуть поддразнивающую беседу. — Мне пришло в голову, как доказать, что я действительно реальна.
— Я и так в это верю, — пробормотал он, словно с другого края мира. — Сама знаешь.