Мордант превыше всего!
Шрифт:
Териза согласилась с ним, но вслух этого не сказала. Она сказала:
— Не слишком задирай нос. Я видела, как ты скатился с дерева.
При этих словах он рассмеялся. И от его смеха ей, как всегда, стало легче.
У принца Крагена тоже были основания для решительных действий.
То, что он затеял, не имело прецедента. Несмотря на тьму — несмотря на то, что его люди не смогут заметить контратаку Орисона и вовремя защититься, — он принялся сокрушать ворота самым тяжелым тараном, какой был у него в наличии.
У
Срочность диктовалась тем, что после заката обороняющиеся перестали лить кипящее масло на тараны. Несгоревший таран не особенно впечатлял; людей под его прикрытием хватало только, чтобы катить его; они не могли создать угрозу Орисону. И тем не менее, это означало многое. Принц Краген без колебания отозвал таран и послал больший, лучше экипированный и снабженный людьми.
Этот тоже начал свою работу и не был подожжен.
Из этого можно было сделать два вывода: Орисон уже исчерпал запасы масла, или Орисон пытается поберечь масло — полагая, что темнота послужит достаточной защитой.
В других обстоятельствах шанс прорваться через ворота не стоил бы такого риска. Ночью, скрытые тьмой от лучников, защитники замка могли по веревкам спуститься со стен и в течение нескольких минут уничтожить таран. Но принц был слишком встревожен, чтобы упустить возможность атаки, невзирая на любые потери.
Он был встревожен, потому что вечером его разведчики захватили двух умирающих, вероятно, последних из тех, кого Пердон отослал в Орисон.
Они не знали о судьбе лорда. Когда он отсылал их, у него было несколько сот человек, и они продолжали сражаться. Но он уже понимал, что проиграл. И послал двух солдат предупредить короля Джойса.
Они были тяжело ранены и измучены дорогой; но принц Краген восстановил их историю по кускам их бреда. Случилось так, что верховный король Фесттен внезапно изменил тактику. Он остановил свой неожиданный марш вглубь провинции Тор и на время прекратил наносить удары по Пердону. Вместо этого он расположил свою огромную армию лагерем, словно уже достиг своей цели, словно единственным его желанием было захватить территорию, которую он сейчас занял — относительно малонаселенную область холмов и небольших речек на полпути к Маршальту и к Орисону.
Затем, пока Пердон пытался догадаться, что делает Фесттен, верховный король выслал почти пять тысяч человек, чтобы окружить лорда и загнать в ловушку. В конце концов только местность позволила этим двум раненым скрыться. Они прятались на поросшей лесом равнине, пока темнота не позволила им поковылять на север.
Как давно это произошло? Принц Краген хотел бы знать. Как далеко отсюда? По сути, он хотел знать все это так отчаянно, что был не прочь применить к раненым более жесткие формы допроса. Но было ясно, что люди Пердона уже измучились до такой степени, что не могли мыслить и говорить связно. Принц Краген оставил их, так и не узнав, когда они покинули своего лорда и где Фесттен.
Он приказал штурмовать ворота Орисона ночью, несмотря на потери, как он знал, неминуемые. Он боялся; он чувствовал, как злой рок подкрадывается в темноте. Враг, который мог привести по меньшей мере двадцать тысяч человек и оставить их неизвестно где — в данном случае где—то в провинции Тор — по странной причине, чтобы всего лишь стать там лагерем, был способен на все.
В ночные часы во тьме принц Краген прислушивался к глухим ударам тарана, мерно бьющего в ворота, к крикам защитников и крикам своих солдат — вслушивался и стискивал зубы, чтобы приглушить ярость, вызванную войной, которую он не мог ни выиграть, ни понять.
Смотритель Леббик, похоже, был в совершенно ином настроении. Если он чувствовал ярость, то не показывал ее. Из бойниц над воротами он смотрел, как работает массивный алендский таран. На лице Смотрителя застыло странное выражение, словно что—то внутри его оборвалось; но он даже не повысил голоса, чтобы выругаться. Он даже не улыбался. По какой—то неясной причине он пробормотал непонятные слова (окружающим его стражникам послышалось «глупая женщина»). Затем приказал нести веревки и готовить людей к битве за ворота.
Но сам не остался наблюдать за битвой. Несколько его капитанов знали, как поступать в подобных случаях. И удалившись, словно тень человека, которым когда—то был, он вернулся, чтобы провести большую часть ночи, пьянствуя с Артагелем.
К несчастью, эль — даже в таких количествах — не мог потушить сухой жар в мозгу. Смотрителя снедали дурные предчувствия; его мозг пожирали воображаемые несчастья. Поэтому проснувшись на следующее утро и обнаружив, что произошло нечто хорошее, он тупо удивился.
Шел дождь.
Проливной дождь, который ослепил замок и превратил грязь на площади в непроходимое болото; такой, какой в местах, где вырос Леббик, люди называли «размывателем оврагов». Долгая отсрочка закончилась; Мордант давно ждал такого весеннего дождя.
Естественно, защищать Орисон стало невозможно. Стражники над воротами ничего не увидят, даже если вся армия Аленда выстроится у них под самым носом. Но, с другой стороны, невозможно стало и нападать. Алендцы не могли найти ни клочка сухой почвы. Они могли толкать свои тараны, пока у них не разорвутся сердца, но нанести сильный удар не могли. Ворота в такой дождь будут вечно стоять под ударами тарана. Прочие осадные машины были столь же бесполезны.
Дождь не порадовал Смотрителя Леббика. В его теперешнем состоянии ничто уже не могло поднять ему настроение. Но он дал ему время отдышаться и вдоволь времени, чтобы покрепче взять себя в руки.
Дождь помог Теризе и Джерадину.
Это изумило ее. Она так промокла и промерзла, что чувствовала — силы ее на исходе, хотя день только начался. Но скоро она поняла: вероятность того, что их с Джерадином заметят в таком ливне, очень мала. Если бы она отпустила его дальше чем на десять футов, то и сама не смогла бы отыскать его.