Море Имен
Шрифт:
– Но как это возможно технически? – закатив глаза, спросил Улаан у Вечного Синего Неба.
Тэнгри молча голубел в вышине.
– Ладно, – вслух сказал Алей, устало потирая пальцами лоб. – Что я вообще знаю? Произведем индексацию. То есть инвентаризацию… впрочем, индексация тоже подходит.
Почему-то нелепость и неуместность этих слов успокоили его. Собираясь с мыслями, он вспомнил, что заснул в доме Рябины Метелиной, давней любовницы Воронова и матери его сыновей. Сейчас дом ее, панельная высотка возле «Пролетарской», казался не более реальным, чем двенадцатикрылая юрта Улаана-тайджи… Торопливо Алей восстановил в памяти безумное странствие по нескольким параллелям в сопровождении братков Летена, потом – излияния вселенского админа и словесные поединки с проксидемоном… Рябин.
Проксидемон.
Алей прикусил губу. Пальцы правой руки метнулись к левому запястью, вокруг которого до сих пор он оборачивал металлическую змею. На запястье был только серебряный браслет ханского сына. Демон исчез. Алей оставил его в квартире Рябины, на тумбочке возле постели. «Этого следовало ожидать, – подумал он, справляясь с нахлынувшим ужасом. – Если папа ухитрился вытащить меня сюда, не в его планах отпускать меня… быстро».
Что ему нужно?
И как он сумел это сделать? Если подобное в его силах, значит, мощь его куда больше, чем Алей полагал до сих пор. Это пугало, но вместе с тем – это бросало вызов его разуму. Алей встрепенулся, осознав собственные чувства. Папа сбежал от него с подлистовской дачи, исчез из гиблой деревни и из города тьмы. Он играл с сыном в какую-то дикую игру, и сейчас игра его переходила на новый уровень.
Алей глубоко вдохнул. Если отец хотел ему зла, у него была масса возможностей разделаться с неугодным сыном куда раньше. Нет, Ясень Обережь преследовал иные цели. Он сам хотел стать целью преследователя, хотел заставить Алея гнаться за ним.
Зачем?
«Мне надо было запустить предельный поиск и допытаться, – досадливо подумал Алей. – Я мог бы понять. Все стало бы проще…»
Жеребец тихо, проникновенно заржал: мимо гнали косяк дойных кобылиц. Пастухи-харачу, черная кость, узнав хана, склонились ниже грив своих коней. Рассеянным взглядом Улаан окинул лоснящиеся конские спины, отметил, что кобылицы жирны, и ударил пятками недовольного жеребца, отгоняя его в сторону.
Он думал о том, что вечером, перед тем как лечь в постель в доме Рябины, он успел разгадать какую-то загадку – но какую? Вылетело из головы. Ощущение было сродни восстановлению системы, когда обнаруживаешь, что бэкап не делал слишком давно и потерял самые последние, самые нужные данные. Над чем работал Алей вчера вечером, семь веков тому вперед, в другом мире? Без особых надежд он пытался смоделировать ход своей мысли. «Что-то, связанное с отцом, – повторял он снова и снова. – Что я узнал вчера? Может, ответ именно на этот вопрос? Я понял, зачем папа гонит меня за собой? И поэтому он заставил меня забыть?.. Да ведь он здесь! – осознал вдруг Алей. – Великий хан Гэрэл, мой отец. Гэрэл – значит «свет, ясность». Великий хан Ясень…»
Камча взлетела над конским крупом. Круп подобрался, до ушей царевича донеслось шумное фырканье раздраженного зверя, и Алей откачнулся назад, когда жеребец взял с места в галоп.
Сидеть в седле оказалось поразительно просто, стоило лишь Алею перестать думать, как он это делает.
Чувствовал он себя странно. На нем была удобная, но до жути непривычная одежда – и столь же удобным, но непривычным знанием полнился его разум, а мускульная память хранила отточенные до автоматизма чужие движения. Алей отдавал себе отчет в том, что пару часов назад был только Улааном – но он и сейчас им был. В его теле жило лишь одно сознание, он не подавлял никакой чуждой воли. Сливаясь с этой волей, он уверенно брал ее в руки, как взял поводья ханского жеребца.
Опомнившись, Алей придержал коня. Тот перешел на рысь. Прежде чем кидаться к золотой отцовской юрте за объяснениями, нужно было разобраться в собственных, неведомо откуда свалившихся знаниях. О чем размышлял царевич сегодня, проснувшись во тьме?
О любимом брате.
«Иней!» – Алей едва не вскрикнул, поняв это. Иней был здесь, рядом. Отец взял его с собой в поход. Где-то всего в получасе езды томился Иней-царевич, вверенный попечению китайских ученых. «Отец и с ним играет в эту игру», – подумал Улаан и скривился от злости. Монгольское войско идет к полю битвы, а большое сражение – последнее, что Инею стоит видеть. Сразу и не решить, что хуже: одичалые деревни, мертвая ночь радиоактивного города или беспощадная средневековая война. «Папа сошел с ума, – ярость охватывала Алея. – Инька даже в кино зажмуривается! «Спасение рядового Райана» испугался смотреть. А живьем показывать, как людей на части рубят, значит, можно. Нашел чингизида!..» Кулаки царевича сжались, а в следующий миг пальцы его сами собой нащупали рукоять кинжала, узорчатое золоченое яблоко черена, и Алея бросило в холодный пот.
Он никогда не дрался всерьез. Он физически не смог бы ударить человека в лицо.
А Улаан-тайджи мог. Улаан мог и убить без особых сомнений.
– Блик, – прошептал Алей. Его затошнило.
Вдали показались кибитки: кочевники заканчивали складывать свой скарб. Иные и жили в юртах, поставленных на телеги. Они уже ушли вперед. Алей сглотнул и заранее сделал каменное лицо. Знания Улаана оставались с ним, но самообладания Улаана ему не хватало. А нужно было действовать, не теряя минуты.
Прежде чем ехать к отцу, он навестит брата: Алей решил так и стиснул зубы. После безумной выматывающей погони он должен увидеть Иньку – увидеть и ободрить его, а с тем и себе вернуть присутствие духа. Они с братишкой вместе подумают о том, что делать дальше. Можно же отсюда как-то выбраться. Если можно попасть, то можно и уйти…
Алей вздохнул. Конь пошел шагом, и он не стал его подхлестывать.
«Если это очередная параллель, – возник вдруг вопрос, – то почему эпоха другая? Откуда такое расхождение по времени, во много веков? И если здесь не было Ренессанса, Просвещения, технической революции, то откуда совпадение культур? Бывают, конечно, статичные культуры…» Алей напряг память, повторяя про себя рассказы Осени. Осень говорила о мирах с иной географией и иной историей, но во всех этих мирах существовал Интернет. Иначе и быть не могло: сведения о чужих параллелях до сих пор получали благодаря совмещению интернетов. Само собой, множество миров, где Сети так и не изобрели или она имела принципиально другую архитектуру, в пересечение не входили.
Но почему монголы? Почему объединенная рать русских князей и битва у реки?
– Немяста, – прошептал Алей, в задумчивости играя прядями конской гривы. – Но ведь нет такой реки. Непрядва? Куликово поле? Мамай… Днислав Донской… это же не Летен Красноярский… а, чтоб его!
Глубоко потрясенный, Алей лег на лошадиную гриву и обнял коня за шею, непринужденно, будто делал это в тысячный раз. Белый жеребец мотнул головой и остановился, но Алей даже не заметил этого.
Мысли смешались, как люди и кони в отчаянной схватке. Алей перестал что-либо понимать. Он окончательно восстановил ход размышлений Улаана-тайджи и вспомнил истории о князе московитов, лютом Летене-Льде, из чьего черепа хан Гэрэл обещал сделать чашу и украсить ее рубинами. Легко было опознать слово «Москва»: аналогии возникали как исторические, так и фонетические. Про первый, белокаменный Кремль в Листве Алей тоже помнил. Но остальное…
Все это не лезло ни в какие ворота.
Такого мира быть не могло.
Кибитки уходили, дымы костров истаивали в разгорающемся сиянии утра. Солнечные лучи окаймляли края облаков розовато-золотистой тесьмой. Звенела мошка. Из края в край степи гулял вольный, легкий душистый ветер. Он доносил отзвуки конского ржания и блеянья овец. Серебряные волны ковыля отливали под ним сиреневым и нежно-зеленым цветом, как самый чистый металл.
Навстречу царевичу мчались, нахлестывая коней, кэшиктэны, его телохранители и друзья.