Море согласия
Шрифт:
— Я от Ермолова, из Грозной. Грибоедов арестован и увезен в Петербург. Меня тоже взяли под подозрение и отстранили от прежней должности. Получено известие, что послом в Персию едет князь Меншиков.
— Не это же...— Муравьев, сомкнув руки, нервно хрустнул пальцами.— Это же полнейшее недоверие Алексею Петровичу. Государь, сменив посла и взяв под арест дипсекретаря, недвусмысленно намекает, что положение Ермолова шатко! Но что сам Алексеи Петрович?
— Растерян... И простите, Николай Николаевич, я вынужден по просьбе его предупредить вас, чтобы вы убрали все компрометирующие
Николай Николаевич омыл сухими ладонями лицо, помотал головой, будто стряхивая с себя дурной сон.
— Кто еще арестован?
— Имена многих неизвестны, но слухи говорят о том, что разгромлено целое тайное общество во главе с Рылеевым, Пестелем. Алексей Петрович особенно обеспокоен и просил передать вам, что арестован и содержится под следствием Николай Воейков.
«Значит, и до нас докопались», - холодно и с вызывающей дерзостью подумал Муравьев.
Николай Николаевич был ошеломлен сообщением, но не настолько, чтобы потеряться и выдать себя с головой при Мазаровиче. Посла он никогда не считал своим близким товарищем, и с ним надо было вести себя осторожно.
— Не везет Алексею Петровичу,— сказал Муравьев.— Лучшего адъютанта арестовали. Кто может заменить Воейкова?
Мазарович усмехнулся:
— Между прочим, и первый адъютант Алексея Петровича, Фонвизин, арестован. Туго ныне придется командующему. Можно подумать, он сам обучил своих адъютантов вольнодумству! А если вспомнить, что генерал сидел в Петропавловке по подозрению в заговоре против царя, то можно смело предположить, что оба адъютанта в рядах вольнодумцев оказались не случайно.— Мазарович неприятно засмеялся, и у Муравьева отпала охота беседовать с ним.
Маэарович заговорил о своей жалкой участи. Он-де, ни в чем не повинен и совсем не заслуживает недоверия государя. Муравьев поддакивал ему, соглашался и думал о своем: в голове не укладывалось, что все, готовившееся годами, вынашивавшееся в тайне, вдруг вспыхнуло пламенем и потухло. Только черный пепел полетел по России.
Слух летуч, как дым. О волнениях в России стало известно персам. Их конница тотчас заняла некоторые опорные пограничные участки в горах. Тут же они были изгнаны русскими ротами, но после этих стычек стало очевидным, что война неизбежна. В Тифлисе со свитой объявился князь Меншиков, чтобы следовать за Араке на переговоры. Остановившись у Вельяминова, князь тотчас захотел повидать Муравьева, и тот был срочно вызван в штаб-квартиру.
Большой двухэтажный дом командующего был в эти дни наводнен офицерами полков. Весельчак князь, славившийся своим общительным и добрым характером, рассказывал множество случаев из петербургских событий. Видимо, по ветрености своей, он сочувствовал и императору, и вольнодумцам. Вздыхал о заточенных в Петропавловскую крепость. И, встретясь с Николаем Николаевичем в комнате у Вельяминова, театрально заулыбался:
— Боже, дорогой Николай Николаевич, молю чудотворца, что он не надоумил государя дать приказ об кресте вашего тайного общества]
— Князь,
— Но, Николай Николаевич! — удивленно округлил глаза князь.— Там все известно о ваших действиях!
— Позвольте, Александр Сергеевич, что вы имеете на виду?
— Ну, например, ваши близкие отношения с Якубовичем.
— Он преотличнейший офицер и преданнейший друг. Дружбой с ним любой бы мог гордиться! — с достоинством отозвался Муравьев.
Меншиков улыбнулся, развел руками:
— Тем не менее, Якубович на следствии признался, что на Кавказе существует тайное общество. Засим напомню вам, что не случайно, видимо, бывал здесь Кюхельбекер — он тоже нынче под арестом.
Муравьева начал раздражать дружелюбно-следственный тон Меншикова.
— Князь, я считаю этот равговор несерьезным и на имеющим никакой основы. Рад бы узнать, что сталось с моими братьями?
— Старший призван к допросу... но, кажется, ему ничего не грозит.
Он вовремя понял, что играть с огнем опасно, и вышел из игры. Но Никита Муравьев содержится в тайне.
— Спасибо, князь, за исчерпывающий ответ. Теперь скажите, вы пригласили меня за тем, чтобы расспросить о несуразных слухах, или есть ко мне более важное?
Меншиков, далеко не удовлетворенный, как ему казалось, интимной беседой, поскучнел лицом.
— Нет, что вы, Николай Николаевич. Цель моя совершенно иная. Вы смогли бы мне охарактеризовать положение на персидской границе: я не сегодня-завтра отправляюсь в Таврив и, может быть, в Тегеран. Кажется, пахнет новой войной.
Муравьев облегченно вздохнул:
— Все, что в моих силах, князь, я готов выложить перед вами.
— Тогда пройдемте в кабинет, к карте.
— С удовольствием...
Меншиков со свитой и охраной вскоре выехали в Тавриз. Следом за ним совершил вояж по пограничной линии генерал Вельяминов. Объезжая участки и посты, он думал, каким образом укрепить границу. Остановившись в Мираке, он осмотрел строительство крепости и пожалел, что она некстати затеяна. Русская территория с повелением вклинивалась в персидские владения, и персы никак не хотели мириться с отдачей Мирака русским. Именно здесь то и дело вспыхивали пограничные конфликты и беспокоили генерала. «Отдать бы его ко всем чертям со всеми потрохами персиянам!» — думал со злостью он и досадовал на Алексея Петровича, который, разъезжая где-то на Чечне, давал оттуда наставления: «Ни пяди, ни шагу назад!»
Около середины июля Ермолов, оставив кавказскую линию на Тереке, спешно прибыл в Тифлис. Это уже был не тот грозный боевой генерал, с огненным взглядом, с остротою ума и дерзостью в поступках. На лице командующего лежала печать тяжелейшей усталости. Во взгляде, в жестах, в действиях — во всем сквозила неуверенность. Прозорливый Вельяминов сразу догадался, что Алексей Петрович не столько напуган возможным вторжением персиян, сколько происшедшим событием в Петербурге и выступлением полка в Чернигове.