Морфология истории. Сравнительный метод и историческое развитие
Шрифт:
Теория устойчивости развивающихся систем сравнительно низкого (по сравнению с высшими организмами) уровня целостности разработана в экологии. Каждый биоценоз состоит из великого множества жизненных форм (реализованных экологических ниш), согласованная жизнь которых делает возможным устойчивое существование биоценоза и создает устойчивые (лишенные катастроф, т. е. излишней новизны) условия жизни для членов биоценоза. Совокупность биоценозов формируют ландшафт, а совокупность ландшафтов оказывает влияние на жизнь планеты в целом.
Можно рассмотреть, каким образом многообразие состава биоценоза влияет на его устойчивость. Проблема эта еще окончательно не решена, однако предварительные решения уже имеются. Наиболее просто сравнить биоценоз с агроценозом, то есть с полем, засеянным одной сельскохозяйственной культурой. Известно, что агроценозы страдают от вредителей и болезней, едва ли не половина агропродукции пропадает. Почему происходят эти убытки, за что платит агроценоз?
Такие же закономерности действуют в любой сложной системе не-организменного типа (организм достаточно жестко определяет свой состав и там не идет речь о чрезмерном или недостаточном разнообразии). Биоценоз и культура как раз и являются примерами систем с уровнем целостности, достаточном для проявления эффектов сложной системы, но не достигающих организменного уровня. Поэтому для стабильного (длительного) существования культуре тоже важно быть многообразной, единообразная культура обречена на гибель.
Например, культура Византии отличалась от современной ей культуры Запада крайним униформизмом, однообразием. Централизация государственной жизни Византии привела к тому, что вся страна управлялась из столицы, моды шли из Константинополя, художественные школы и новые течения утверждались только в нем. Провинциальные центры не играли существенной роли в развитии искусства. Когда кризис – неважно, внешний или внутренний, – ломает столичную культуру в таком обществе, вместе с ней гибнет вся национальная культура, не имеющая резерва. Культура целого региона деградирует вследствие, казалось бы, не слишком критичного для культуры события, например, военного поражения. Византии не хватило раздробленности, разнообразия, чтобы вместе с головой культуры, расположенной в Константинополе, не погибло все тело. Корпоративность, присущая феодальному обществу, стабилизирует культурные и экономические связи и придает устойчивость средневековому обществу.
Замечу в скобках, что меньшая, чем у организма, целостность культурной сферы относится только к совокупностям культурных явлений, например, к культуре определенной нации, определенного направления, определенной культурной области (живопись, литература и др.). Отдельные культурные феномены часто обладают именно организменным уровнем целостности. С наибольшей очевидностью это проявляется в стихах, картинах и прочих культурных формах с четко заданной структурой. Именно по этой причине можно выстроить цепь рассуждений о экологии культуры по аналогии с экологией биологической: каждое индивидуальное произведение культуры (=«организм») имеет собственную среду, с которой определенным образом взаимодействует, определяя ее и к ней приспосабливаясь, такое произведение имеет характерную морфологию, особенности поведения и т. д. Именно из-за высокой целостности организмы столь жестко определяют свой состав, что примеры заимствования одним организмом частей другого крайне редки. Так, существует моллюск, который встраивает в себя стрекательные клетки поедаемых им кишечнополостных животных, существуют свободноживущие плоские черви (турбеллярии), в тканях которых живут зеленые водоросли. В области культурных явлений такие примеры столь же редки. Существует удивительный, почти уникальный факт заимствования одним из диалектов алеутского языка системы спряжения русского глагола. Не отдельного слова или слов, а системы спряжения, абсолютно чуждой данному языку. Есть факты культурной мимикрии, которые во множестве демонстрирует культура Японии: чрезвычайно впечатляющими являются рассказы Акутагавы в стиле Чехова, Тургенева и О’Генри. Рассматривая философию позднего Лосева, можно видеть, как в центр его платонического (точнее, платонизирующего) мировоззрения проник (после отсидки в концентрационном лагере) диалектический материализм, и эта достаточно чуждая общему тону его мировоззрения система неотторжимо вросла в него, стала органической частью его философствования. Но в целом такие случаи все же довольно редки и число заимствований в целостном культурном организме обычно невелико.
Как и у организмов и биоценозов, у культурных явлений имеет место регуляция нарушений. Культура способна регенерировать, исправлять нарушения развития, выздоравливать. Так развивались креольские и пиджин-языки; начинаются они со стадии в несколько сотен слов с крайне упрощенной грамматикой и дорастают до уровня нормального языка. Гомологичным этому явлению в биологическом мире является воссоздание организма из немногих клеток. В качестве крайнего примера можно указать на восстановление и оживление мертвых языков. Множество людей сейчас говорит на вымершей латыни. На вымершем к XVIII веку корнском языке (язык коренных насельников графства Корнуэлл) сейчас говорят более десяти тысяч человек. Сначала люди учат такой язык по книгам и прочим источникам, а затем учат говорить на нем своих детей, для которых английский становится вторым языком, а первым, усвоенным с детства и в истинном смысле родным – корнский. Более того, оживают выдуманные языки, и не только знаменитый эсперанто. Староэльфийский Толкиена и другие языки фантастических стран, придуманные лингвистами-фантастами, становятся языками, на которых общаются сотни и даже тысячи людей. В этом смысле в сфере языковой культуры возможны свершения более значительные, чем в сфере естественных наук. Понятно, что гомологией оживления корнского языка являлось бы оживление динозавра, а для староэльфийского это было бы выведение двенадцатиглавого дракона, пегаса, того же эльфа и прочих сказочных персонажей.
Однако если это так, почему встает вопрос о сознательном регулировании культуры, о ее отделении от государства, о поддержке ее со стороны отдельных людей? Если это закономерное требование культурной жизни, в культуре должны сложиться механизмы поддержания многообразия, как в биоценозе, и нам волноваться не о чем: все само сделается и зарастет наше поле крапивой, любо-дорого смотреть. То есть если явления самовосстановления действительно развиты в культурной жизни, то должны сложиться естественные механизмы саморегуляции культуры, и сознательные усилия частных лиц не требуются: не надо помогать рису расти.
Разрешается этот вопрос следующим образом: культура являлась саморегулирующимся объектом, но сейчас она в значительной степени не такова. Причина изменения ситуации лежит в истории. В прежние эпохи культура была в значительной степени связана с национальной жизнью, с жизнью определенного народа. Это совершенно очевидно при рассмотрении так называемых традиционных обществ, культур Древнего мира. В Новое время ситуация начала меняться. Это парадоксальный факт: национальное начало с особой силой стало проявлять себя в государственных образованиях (сложилась концепция национального государства и возникла идея о праве наций на самоопределение), и в то же время начала изменяться народная жизнь. Эта народная жизнь стала как бы бледнеть, отходить на второй план, терять структуру, и культура стала все в меньшей степени питаться импульсами, исходящими непосредственно из глубин народной жизни, из национальности. Определенный рубеж в этом процессе можно поместить в начале XIX века: тогда Гете сформулировал понятие всемирной литературы. Именно после Гете стали появляться столь популярные сейчас «Золотые библиотеки классики», серии «Всемирной литературы» и т. д. Конечно, введение понятия всемирной литературы – лишь обозначение процесса, лишь его символ. Всемирными, универсальными стали театр, музыка, таковой еще раньше стала наука. Все сферы культурной жизни в Новое время начали универсализироваться, появилась единая духовная жизнь человечества – факт, несомненно, отрадный. И одновременно – именно для того, чтобы это явление смогло проявиться – стали отмирать национальные корни культуры. Развитые европейские нации к XIX веку практически утеряли народную культуру, можно даже сказать, если не бояться запутаться в терминологии, что исчезли народы, сменившись народными массами, народонаселением. Тем самым, кстати, исчезла и та единственная реальность, которая хоть как-то оправдывала притязания национальных государств, требования государственной автономии наций.
Итак, в древности и еще в Средневековье разнообразие состава культуры поддерживалось со стороны питающей структуры: народной культурной жизни. Размывание этой питающей структуры и автономизация культуры от народной жизни, ее переход ко всемирно-универсальному содержанию привели к тому, что культура нуждается для обеспечения своей устойчивости, для выживания, в новых механизмах поддержания необходимого разнообразия. Многообразие культурной жизни поддерживалось народным целым двояко: во-первых, народов было много, поэтому было множество национальных культур; во-вторых, народ был структурен, и потому в рамках одной национальной культуры поддерживалось определенное разнообразие, существовали разные «культурные регионы». Разумеется, это имеет место и сейчас, однако число таких полуавтономных культурных выделов значительно сократилось.
Вот один пример. В статье В.В. Бычкова (1989), описывается интересный феномен, наблюдаемый в культуре Византии: «…здесь имеет смысл указать на один из значимых парадоксов византийского эстетического сознания, объяснение которого еще ждет своего часа. Среди теоретиков искусства… существовала достаточно распространенная (если не ведущая) тенденция, берущая начало в культуре эллинизма, к усмотрению и поощрению в изобразительном искусстве экспрессивно-натуралистических и реалистических черт и приемов изображения. Главное же направление византийского искусства… основывалось совсем на иных принципах. Не натуралистичность, психологизм, экспрессивность и динамизм, но, напротив, обобщенность, условность, символизм, статика, самоуглубленность, этикетность и каноничность характерны для него в первую очередь».