Моргенштерн
Шрифт:
– Не знаю... Наверное, они как-нибудь об этом подумали, - немного растерялась Яна.
– Наверное, коды Роберт достал. По своим каналам. Он шестерит у какой-то большой шишки.
– Ты не поняла. Никакая шишка из новых до этого конверта не доберётся. Потому что он лежит в той самой комнате, где находятся другие такие конверты. С кодами оборонных систем. Если кто-нибудь из посторонних получит доступ к этим бумажкам, на следующий день можно будет принимать на Красной Площади парад войск НАТО. А вот этого они всё-таки боятся. Западникам может и надоесть возиться с русскими обезьянами. Посадят в Кремль толкового американского лейтенанта - и все дела. Так что кода ни у кого нет. И
– Погоди-погоди...
– Яна сморщила нос.
– Ты хочешь сказать, что ребята не знали про код? Чушь какая-то. Да и Шацкий - он же не идиот. Он же такие вещи как бы должен...
– Знали, конечно, - вздохнула Марковна.
– Они думают, что он у них есть. Кто-то им его дал. Или продал.
– Тётя Оля, не крути. Ты же говорила, что код достать нельзя?
– Настоящий - нельзя. А конверт с какой-нибудь чушью, правдоподобно выглядящий... легко. Тут есть два варианта. Либо они давно в разработке. Тогда конверт им дал кто-то из конторы. Феесбешники, наверное. Тогда вас всех возьмут, когда вы попытаетесь выйти на связь со спутником. Только зачем? Может, им нужен открытый процесс? Военный спутник, то-сё, угроза нацбезопасности... если вбросить это в прессу, то можно провернуть всякие дела...
– тётя Оля задумчиво уставилась в потолок.
– А второй вариант?
– невежливо перебила её размышления Яна.
Ольга Марковна с неудовольствием посмотрела на неё.
– Ну, значит, кто-нибудь продал вам херню. Просто чтобы навариться.
– У Геры денег совсем нет, - пожала плечами Яна.
– Зато Роберт крутится при этом хмырьке из новых, - возразила Ольга Марковна.
– Может, там кто-то подсуетился... Лучше давай подумаем, что делать тебе. Ты взрослая девочка, так? Тогда должна понимать, что ребят возьмут в любом случае. Желательно, чтобы к тому моменту тебя в России уже не было... Сейчас попробуем что-нибудь сочинить... У тебя есть финяри?
– Только рубли, - Яна полезла за кошелёчком.
– Сиди уж. Тебя придётся вывозить, детка. Это дорого. Очень дорого.
– У меня квартира есть, - пискнула Яна.
К изумлению девушки, старуха спокойно кивнула, принимая к сведению.
– Этого хватит, - добавила она.
– Бумаги подпишешь. Я тебе счёт организую. Не боись, не обманет тебя тётя Оля, - старуха улыбнулась, показав железные зубы.
Российская Федерация, Подмосковье.
Объект выглядел непрезентабельно: асфальтовый крест центра, обшарпанные зелёные бараки налево, здание магазина направо. Между ними тянул руку с полуразрушенного бетонного постамента гипсовый Ленин. Дальше расстилалось унылое поле с пожухлой осенней травой. Вдали можно было различить забор с колючкой и вышки.
На обочине лежала и врастала в землю огромная лысая покрышка от какого-то непонятного средства передвижения. Полковник сел на неё, вытащил пачку "LM", и попробовал закурить. Зажигалка едва выкашливала из себя жалкую синюю шапочку огня, которую тут же задувал слабенький, но противный сырой ветерок.
– Как же тут сифонит, - цедил сквозь зубы Геннадий Михайлович, пытаясь повернуться к ветру спиной. Бесполезно: ветер, казалось, дул со всех сторон сразу. Хитрые манипуляции ладонью тоже не помогали.
Некурящий Герман чувствовал себя неважнецки. Ему не нравился объект, не нравились бараки, не нравились вышки с маленькими солдатиками внутри. Ему не нравилось, что они торчат здесь, на виду. Что у него в кармане вместо законного документа, удостоверяющего его право здесь находиться какая-то филькина грамота, сварганенная Геннадием Михайловичем в суете и спешке. Роберт, напротив, выглядел пристойно. Впрочем, он всегда выглядел пристойно: служба научила его держать лицо при любых обстоятельствах. Герман вспомнил, как Роб рассказывал ему про добровольно-принудительные пьянки у Миниха, с которых хозяин отваливал спатеньки, а Роберт садился за документы. Наутро, однако, надо было держаться бодро и прикрывать собой мучающегося с бодуна хозяина. Кроме того, Арутюнян (по мнению Геры) слишком уж привык к своему статусу важной шишки с кремлёвским удостоверением в кармане. Герман был слеплен из другого теста, и прекрасно понимал, что их всех могут взять в любой момент. Да, вот именно: взять. Очень выразительное словцо. Взять, отвести в какой-нибудь подвал, и учинить допрос с пристрастием. Или просто пристрелить. Сейчас это просто делается. Он тоскливо озирался по сторонам, пытаясь отвлечься от тоскливых мыслей.
Геннадий Михайлович Шацкий, полковник ВВС, "афганец", Герой Советского Союза, беспорочный службист, ничего не боялся, но чувствовал себя не вполне на месте. Он готовился совершить первое в жизни должностное преступление, и это ему решительно не нравилось. Но, в отличие от молодых, он понимал, что любое дело следует делать чётко и аккуратно, вникая в детали. Службу полковник знал как себя самого, поэтому измыслить способ провести двух штатских на сверхсекретный объект отыскался на удивление быстро. Некогда "ракетный маршал" Сергеев подмахнул не глядя одну бумажку, фактически разрешающую сотрудничать с некоторыми негосударственными организациями, в том числе и привлекать специалистов со стороны. Полковник хорошо помнил содержание этой бумажки - потому что не раз, коротая время за поллитрой в компании друзей-однополчан, орал, наливаясь дурной кровью, что знает способ легально провести полбатальона натовских инструкторов в один из главных центров РВСН... Теперь, однако, это прискорбное обстоятельство оказалось полезным.
Машина подъехала минут через десять. За рулём сидел худосочный солдатик в неуставной голубой рубашке. Шацкий занял переднее сиденье, Герман притулился сзади, не зная, куда девать ноги: на полу лежали какие-то неудобные железяки, глухо позвякивавшие, когда машина подпрыгивала на колдобинах.
Центр оказался низеньким одноэтажным домиком зелёного цвета. Герман почему-то ожидал, что над крышей будут вращаться какие-нибудь антенны, но ничего подобного там не было. Проходная тоже не вызывала уважения деревянный стол, да скучающий солдатик у входа. Полковник предъявил свои бумажки (Герман облился холодным потом, пока солдатик - небрежно, но умело - просматривал бумагу). Потом пришлось показывать паспорта.
Документы Арутюняна не вызвали особенного интереса. С паспортом Германа старого образца солдатик завозился.
– Герман Оттович, значит, - бормотал он, заполняя шнурованную тетрадь в линеечку, - Эн-гель-гарт.
– Он внимательно посмотрел на замершего Геру. Национальность - немец. Это правильно раньше в паспорт национальность писали. А теперь не поймёшь, кто русский, а кто... ну вот про вас я бы не догадался.
– Немец он, - усмехнулся полковник.
– Остзее. Зато он настоящий русский патриот. Таких сейчас мало. Пойдём, Гера.
Солдат снова уткнулся носом в бумажки.
Геннадий Михайлович, не оборачиваясь, прошествовал по короткому коридору к двустворчатой железной двери. Через пару секунд загудел мотор, и створки, тихо скребя железом по желобам, отодвинулись в стороны.
За дверью оказалась кабина лифта с длинным рядом одинаковых блестящих кнопок без номеров, похожих на надраенные пуговицы.
Роберт вошёл в кабину, не теряя достоинства. Герман протиснулся между ними, с трудом подавляя желание спрятаться за спину полковника.