Морок пробуждается
Шрифт:
– Ну, что ты встал как вкопанный?! – зло спросил Данилыч, не поднимая глаз от своих карт. – Или ты не к нам шел?
– Заходи, Ванюх. Данилыч проигрывает Рафику, поэтому и не в духе, – сказал Пупок.
– Посиди, послушай треп Рафика, – улыбнулся Славка.
– Э-э-э, почему сразу треп? Это же истории из жизни. Кстати, вот еще одна…
Ваня посмотрел на часы. Сейчас обед, и начальник цеха с ним даже разговаривать не станет, так что полчаса у него есть, можно и послушать. Лешка наверняка своего начальника тоже ждет. Ваня прошел и присел на лавку, обитую
– Корешок у меня один есть, – начал Рафик. – Так вот. Евонная жинка решила окна помыть после покраски. Ну, взяла солярочки (растворитель закончился, а соляры бочка) и давай намывать. Ага, вот так, Данилыч. На-ка тебе шестерочку на погон.
– Тьфу ты, баламут! А ну, давай еще, – воскликнул Данилыч и начал раздавать карты.
– Ну так вот. Пошел, значит, мой дружок в туалет лишнего сбросить…
– Чего? – не понял Серега Пупок. Резкий переход от мытья окна к походу в туалет удивил всех слушателей, но никто не перебивал Рафика. Все знали: если он так рассказывает, значит, этого требует его история. В конце концов, финал будет смешным.
– Чего сбросить?
– Посрать, придурок, – буркнул недовольный очередным проигрышем Данилыч.
– Ага, – поддержал его Раф. – Сел, значит, закурил. Думает о всякой всячине. Подсчитывает в уме, сколько выпил и сколько еще придется. Докурил и еще тлеющий бычок в унитаз бросил. Вдруг слышит – загудело что-то, а в следующий момент его на толчке аж подбросило. Он сразу на свое достоинство взглянул. Говорит, яйца почернели, сморщились, на грецкий орех стали похожи. Жинка, оказывается, остатки соляры в унитаз вылила. Вот он и подпалил себе потроха.
Ваня улыбнулся, Пупок и Славка закатились от смеха. Данилыч что-то буркнул себе под нос и тоже расплылся в улыбке.
– Баламут. Можешь хоть минуту помолчать?
– Ты что, Данилыч, у меня ж во рту завоняется. А вот история, поведанная еще одним моим товарищем. Сейчас вы сляжете.
– Ты их сам, что ли, придумываешь? Уж больно они у тебя заковыристые. Такого с людьми произойти не может, – заметил Данилыч.
– Брось, Данилыч. Ничего не происходит только с теми, кто дома сидит да водку не пьет.
– Давай историю… – напомнил Серега Пупков.
– Ну так вот. Друг мой, Санек, необъятных размеров, килограмм под сто пятьдесят.
– Представляю, сколько в такую глотку надо залить.
– Да, Пупок, это тебе не пробку понюхал, рога в землю – и домой, – подначил коллегу Данилыч.
– Сидели они, значит, и пили. А расположились на старых досках у двора Санька. Посидели и, уже уставшие, отправились по домам. – Услышав слово «уставшие» (в данном случае означавшее не что иное, как напились до беспамятства), Пупок и Славка гоготнули. – Саня, несмотря на усталость, – снова гогот, – понял: что-то не так. Ощущение было таким, будто в штаны наложил. Саня потрогал штаны, обтягивающие его толстый зад. Мокрые. Посмотрел на руку, понюхал и облегченно вздохнул. Это кровь. Просто кровь. Он снял штаны и нащупал вторую дырку у себя в заднице. Вот из нее-то и хлестала кровища. Оказывается, он сел на гвоздь, а выпив, ни хрена
– Твою маманю!.. – выругался старик.
– Утро ничего хорошего не принесло, – продолжал Рафик. – Кроме, конечно, головной боли и вкуса кошачьего дерьма во рту. Санька встал с кровати и тут же почувствовал боль в заднице. Ну, это само собой, а вот взглянув на помятую постель, он обалдел. Вся простыня в крови! Санек бегом к трельяжу. Подбегает, значит, и видит: на одной из створок крест-накрест лейкопластырь налеплен. Это он по пьяному делу дырку на заднице отражению залатал.
Данилыч гоготнул. Пупок со Славкой Вишневским схватились за животы. Иван улыбнулся и посмотрел на часы. Пора.
– Ладно, весело у вас, но мне надо… – И запнулся, увидев, как на его глазах слесари стали превращаться в мертвецов.
– У нас у всех один конец, – произнес мертвец с оторванными руками, сидящий на месте Данилыча.
– Ничего не происходит с тем, кто не пьет и дома сидит. – Место Рафика тоже занял урод без нижней челюсти. Кровавые клочья кожи, подобно червям, свисали тонкими нитями, поэтому, как он произнес эти слова, было загадкой.
Иван медленно отступал к двери.
– Погоди ты! – схватил его кто-то за плечо.
Иван дернулся, услышал смех и быстро оглядел слесарку. Все вернулись на свои места. Данилыч что-то бубнил себе под нос, Рафик примерял ему погоны из карт, а Вишневский стоял рядом с Иваном.
– Погоди ты, – сквозь смех повторил Славка и пошел к железному шкафчику. Достал бутылку водки и граненый стакан. – Давай по соточке.
– Я же к начальнику… – Иван заколебался: выпить или нет? Перевесило «выпить».
«Чтобы не сойти с ума», – попытался оправдаться в собственных глазах Щеглов.
После недолгих раздумий Иван вошел в просторный кабинет. У окна стоял большой стол, за которым сидел крупный мужчина. Вид его не располагал к мирной беседе за чашечкой кофе.
– Садись, Иван. – Мужчина сложил руки на столе.
– Сильвестр Васильевич, я бы хотел взять отпуск без содержания.
– Ты что, издеваешься? – Начальник цеха исподлобья посмотрел на Ивана. – Не понимаешь, что происходит? – Он провел рукой по седым курчавым волосам.
– Мне очень надо…
– Я понимаю ваше «надо». «У Захара» твое «надо»! Один нажрался – повесился. Второй в неизвестность провалился. Теперь энергетик цеха решил пойти в загул! – Сильвестр Васильевич замолчал, но по лицу было видно – ему есть что сказать.
– В общем, так! – резко проговорил Иван.
У начальника цеха округлились глаза. Такой наглости от человека в два раза моложе он не ожидал услышать. За двадцать лет на руководящей должности Сильвестр сам привык «вобщемтакать».
– Если вы меня не отпускаете, я ухожу по собственному желанию. – Иван достал из внутреннего кармана сложенный вчетверо лист бумаги – приготовленное заранее на всякий случай заявление об уходе.