Морок

Мизгулин Олег Алексеевич

Внезапно оцепенение схлынуло. Чеченец передумал стрелять. Задвинув автомат за спину, он выхватил кинжал. Узкое заточенное лезвие кривого кавказского кинжала, наверняка, не раз уже, кромсало плоть, и сейчас традиционно приближалось к жертве. Холодная матовая сталь сверкала на зимне-осеннем солнце бликами, но сверкающий блик ножа имел обратный эффект, нежели автоматное дуло, и Вадим резво подобрался, гася в себе до поры все болячки и раны. Быть заживо изрезанным, ему не улыбалось. А, тем более что, наслышан о мясницких забавах этих горцев. Зорин мобилизовал себя на схватку. Здесь был шанс, и шанс был вероятен. Пусть даже преимущество не за тобой.

— У-у-а-а!!!

Чеченец сделал обманное движение и громко захохотал,

наблюдая как Вадим, пытается обезопасить себя от клинка. Зорину удалось вырваться из опасного угла. И сейчас он кружил в относительно свободном пространстве. Малогабаритная площадь комнаты не позволяла делать широкие перемещения и полноправильный уход от атаки, с последующей ответкой. Вадим сознавал, что в этой сжатой комнатёнке, ему не получится уйти от порезов. Важно было уберечь от ножа жизнеактивные точки.

— Что, гяур вонючий, страшно?! Читай молитву своему собачьему богу! Выползок неверный…

Нож сквозанул в миллиметре от лица. Удары наносились неуловимо хлёстко. Ножом, чича работал отменно, и пришлось оставить мысль о захвате кисти. А ещё шаткий пол, с обломками кирпичей и тесные стены. Плохо… Но страха не было. Была трепещущая наполненность и кураж.

— Я твою голову Теймуру подарю. Ты его брата подстрелил. А он из твоего бараньего черепа пепельницу сделает. У-во-ох!!!

Рубящее саблевидное движение клинка оставило на плече Вадима резаное сечение. Рукав кителя пропитался каплями крови. Глаза врага восторженно блестели. Ноздри его хищно раздувались, улавливая сладкий запах чужой погибели.

Неожиданно Вадим выпрямил осанку, выравнивая дых в полуспокойный тон. Его задело. Задела не физическая боль и капающая кровь. Его задело самодовольное выражение чрнозадого ублюдка. Зорин сладостно ощутил, как каждую его клеточку наполняет ярость. Ярость беспредельно жуткая, животная и беспощадная. Следующий мах врага он видел. Клинок шёл в горло. Движение было, как всегда быстрое, но Вадим его видел от начала амплитуды, а конец её, он определил сам. Удар не попал в цель. Нож прошёл в пяти сантиметрах от уклонившейся мишени. Затем остриём ударил кладку, отщепенил кусок шпатлевки и хотел было вернуться в исходную. Вадим, чувствуя, что успевает, всем весом предплечья припечатал бьющую кисть к стене, а свой правый локтевой сгиб послал чеченцу в лицо. Хрястнули выбитые зубы. Боевик, их с кровью выплюнул, крича утробным воем, выругиваясь уже на своем гортанном наречии. Зорин жёстко, до предела вывернул упрямую кисть врага, словно пытался вывернуть её по резьбе. Почувствовал, как пальцы того дрогнули от боли и разжались, выпуская холодное оружие.

Тут же Вадим пропустил удар в лицо. Он даже в горячке не почувствовал. Просто была вспышка на мгновение, а потом… Потом они снова стояли, друг против друга, глаза в глаза. Воля против воли.

На всех этажах шёл бой. Всё вокруг стреляло и взрывалось, но шум военной баталии стал для них вторичным, незначащим. В мире существовали только двое, и только один, сейчас должен остаться жить, а другой кануть в бездну.

Чича был злой, вёрткий и опасный. Следующий удар его был отвлекающее обманным. Он даже не удосужился сжать кисть в кулак. Так, махнул веером пальцев к лицу Вадима, чтобы тут же, резко выкинуть носок правой ноги в живот. Если бы не дедова выучка, переломаться бы Вадиму попалам. Но тело, рефлекторно отшатнулось влево, опережая зрение и мысли. Наработка уходов спасла. Кованый ботинок влетел в щербатую стену, отнюдь не в мягкий живот, а поэтому сей контакт стал болезненным для напавшего. Лицо боевика исказилось от боли и бешенства. В это искаженное лицо, со скоростью пули, смачно влетела пятерня Зорина, сминая ноздри и переносицу, выбивая из равновесия, опрокидывая на пол. Чеченец грузно упал на спину, утробно охнул и сразу же затих. Вадим настороженно пригнулся, вглядываясь в лицо врага. Похоже, всё. Разбитый нос щедро заливал

кровью усы и бороду прововерного воина. Но он ещё дышал, жадно как рыба, шевеля губами. Вадим почувствовал, что на что-то наступил. Это был нож чеченца. Кривой, острый. Ручной работы. Кавказцы любят оружие, и кинжалы у них не фабричные хлебные резаки.

«Добить бы надо… — мысль не была настойчивой — может сам сдохнет. Шнобак раздробил качественно. С претензией на летальный исход».

Обернуться Вадим не успел. Руки недобитого врага плотно обхватили ноги, плечами навалились под сгиб. Зорин упал, но нож не уронил. По нему поползли, подбираясь выше. К горлу. Лицо противника было страшной маской. Обезображенный нос, капающий сверху кровью. Безумные глаза, чернее ада и брызгающий красной слюной рот. Воющий и рычащий. Горло Вадима было в плену этих чудовищных пальцев, и он уже давно, ускоренно работал ножом, тыкая кинжалом во все мягкие, уязвимые места чеченца. Тот выл, но умирать не хотел. Зорина охватил суеверный ужас. Враг не хотел умирать один!!! Хватка чуть ослабла, и Вадим, бросив бесполезный нож, схватился за чужие пальцы, пытаясь разжать оковы. Но ослабевшие было пальцы, вновь приобрели жёсткость и силу. Теперь, Вадим не сомневался, что умрёт. В глазах потемнело. Красные, зелёные кольца сменяли друг друга. Звуки стёрлись. Воздуха не было. Сознание уходило, проваливалось. Но руки Зорина по-прежнему боролись, тянули что-то мягкое, скользкое. Разрывали это.

Потом отрезало все ощущения. В жизнь Вадим возвращался через боль. Мучительный кашель сначала вернул сознание. Каждый продых натыкался на ком в горле, и это, спазматически вызывало кашель. Кто-то хлопал его по спине, как хлопают поперхнувшегося пищей. Он поднял глаза. Мысли не было. Понимание, где находится тоже. Рядом стоял солдат. Нет, сержант. Знакомое лицо. Мишин? Да! Вадим всё вспомнил. У него не было амнезии. Просто беспамятство. Отключка. А сейчас всё восстанавливается. Его не убили. Он убил. СМЕРТЬ БУДЕТ РЯДОМ. Вадим потирал отдавленное горло. «Ощутимо рядом». — Вяло подумал он. Речь сержанта приобрела чёткую форму.

— Продышись, продышись! Сейчас, продышишься… Потом из фляжки чуток хлебни! Потихоньку. Глоток за глотком. Чтоб кадык заработал. Только не торопись!

Зорин попытался встать, но его мотнуло как пьяного. Левая рука была ватной. Саднило плечо.

— Сядь, Зорька! — приказал Мишин. — Я гляжу, у тебя порез нехилый, слева. Надо рану обработать! Счас, перевяжу! Не суетись…

Пока Мишин обрабатывал ему рану и перетягивал бинтом, Вадим поинтересовался, что да как. Было тихо, относительно тихо. Бой шёл где-то, но не здесь, дальше этого здания. Было интересно, как же ухитрились отбиться. Ведь отбились же. Так?

— Так, Зорька, так! Умыться тебе надо. Весь портрет в крови. — Мишин усмехнулся. — А то красив как демон войны. Знаю, что не твоя кровь! Ты сам-то видел, что с «духом» сделал? Нет, ты его не зарезал, ты его порвал! Буквально. Пасть ему разодрал, почти до уха. Наверное, когда он душил тебя. Взгляни, взгляни!

Зорин посмотрел на обезображенного чеченца. Поверить, что это сделал он, было трудно. В жизни он дрался. Приходилось, в детстве и потом… Бывало, бил жёстко, но чтобы так… Рот убитого продолжался рваной раной и терялся в, запекшейся коркой, бороде. Глаза убитого были закрыты навсегда, но Вадим навсегда запомнит эти черные зрачки.

— Что, Зорька, страшно?! Не верится, что ты его так? Так-то… Жить захочешь, зубами грызть начнёшь. Видать, жарко вы здесь тёрлись. Да и «чех» не слабый достался. Ты ведь смотри, и ножом ты его колол, носяру и пасть ему уделал, а он тебя ещё и душить умудрялся. И задушил бы… Факт! Если бы не ослаб от потери крови. А я влетаю… Гляжу, оба без движения! Ну, думаю, два мертвяка. У того руки на твоём горле. Я его отшвырнул… Гляжу, у тебя грудь толчками бьётся. Ага… Я чуть похлестал по щекам. Потом у тебя кашель попер.