Морока (сборник)
Шрифт:
– Где тут номера ставят?
– Ты – говорит, – постой!
Прибежал с бумагой:
– Я тебя нулем запишу – вперед первого пойдешь! Как тебя записать?
– Пробочкин, – это Афонька-то отвечает.
– Вот, – говорит, – и ладно, ты – Пробочкин, а я – Бутылочкин буду – мы и пара!
Афоньку всего передернуло.
– Да ты, ведь, врешь!
– Чего мне врать – я тебе и личность покажу. Так и написано: Бутылочкин.
– Ну, так нам, значит, вместе и ехать!
Прошли нулем во всех
– Ты постой, а я пойду на базаре чего куплю.
– Что ж – иди!
– Можа и тебе надо?
– Не, говорит, я все по ордерам даром получаю.
Приходит на базар – к тому, к сему приценивается.
– Почем, – спрашивает, – кофий?
– Какой возьмешь – советский – пять, а настоящий – и все пятнадцать.
Денег у Афоньки только что на советский.
Вышли к поезду – все номера и перепутались; тот Афоньке: – Держись за меня! – а Афоньку уж взад оттиснули: он к вагонам, – этот штабной, а тот еще какой, – никуда не сажают.
Сел в товарный, прямо на навоз.
– Это ничего: – навоз вещь чистая, вши меньше. Сидит, дремлет, и снится ему, будто матка самовар ставит, а на столе – каравай, да большой такой каравай и будто бы сдобный.
– Ешь, Афонюшка, чай у вас, в городе, не сладко. А там и кофий пить будем…
Вдруг ни с того ни с сего:
– Ваша личность!
Сунулся спросонок в один карман, сунулся в другой – нету личности.
– Была, – говорит, – да запропастилась…
– Ищи, ищи, нам некогда.
И народ тоже:
– Вишь, – говорят, – какой забрался.
Собирай, значит, пожитки, да вылезай. Привели к коменданту.
– Как, – спрашивает, – зовут?
А уж ежели личности нет, как ни назовись, все одно, та к чему – что Афанасий, что Кондратий; назвался Кондратием.
Посадили в караулку, а там уж много таких – кто без билета, кто без пропуска, а кто, как и Афонька-горемычный – вовсе безо всего. В этакой толпе и совсем затеряешься – ажно сердце закипело:
– Я, – говорит, – телеграмму дам.
Подошли к телеграфу. Все честь честью – думали и квиток дать, да вдруг:
– Покажите вашу личность!
А ему и крыть нечем.
– Ну, что, ерепенился – вот тебе и телеграмма.
Иди, значит, опять в караулку. А уж за ним и следить перестали – куда такой пойдет – все равно вернут.
Тут старичек приметнулся: Афонька ему так и так…
– Это, – говорит, – не беда: есть, – говорит, – здесь фимик один – личности делает.
Пришли. Домишка низкий такой, перекошенный. Раскрыли дверь, а там будто солдат сидит, да черный весь и усы у него вверх.
– Личность, – говорит, – это можем, только, конечно, деньги… Советскую, – говорит, – за двадцать, а настоящую и за все пятьдесят – какую хочешь…
Афоньке и на советскую не хватает.
Живет
У кого личность есть – подержат, подержат, да и выпустят, а таким, как Афонька, надо и год и два выслуживать.
Другие еще письма пишут, а ему и писать некуда – матка грамоты не знает, да в волости все равно за глаза ничего не дадут; в город писал – ответа нет.
А тут еще мертвых собирать – под мостом это: ежели кто, скажем, на крыше или на ступеньке едет, того этим мостом и снимает. Приедут – а они там уже – кто без головы, кто без ног и в личности не разберешь.
Больно уже нехорошо. Бегал к коменданту:
– Отпусти, – просит, – век буду бога молить.
– Как же я тебя отпущу: може ты вор, может и дезертир, я же за тебя отвечаю. Вот принесешь личность – тогда другое дело.
А тут на грех паренька прислали – афонькиных лет, Прокофий.
– Я, – говорит, – по недоумению, у меня все бумаги в порядке…
А сам по карману похлопывает: вот, значит, где бумаги.
Легли спать – сними это паренек пиджак и повесь над головой; – Афонька не будь дурак – бумаги себе и к коменданту:
– Я, – говорит, – по недоумению, у меня все бумаги в порядке.
Тот посмотрел – так и есть.
– Вот тебе купон – поезжай назад.
Так Афонька и уехал.
Приезжает домой, а там уж другой сидит.
– Вам что угодно?
Так и так, я, мол, Афонька, здесь живу и даже по домовой книге прописан. Верно, по домовой книге есть такой – Афонька.
– А почем знать, что ты и есть Афонька, покажика личность.
Ан по личности-то выходит, что не Афонька. а совсем Прокофий.
– Что ж, проваливай, брат. Ежели бы Афонька – туда-сюда, да и то мог бы не пустить, у меня ордер есть!
Сел Афонька на бульваре – заплакал: ни родных ни угла, разве что в чеку, да и туда небось с личностью не принимают.
Глядит – этот щупленький-то идет, Бутылочкии будто бы.
– Ты что-ж, – говорит, – от меня тогда сбежал? Я, – говорит, – в штабном доехал.
Афонька ему так и так, все рассказал.
– Да ты не горюй, покажи-ка личность.
А на личности-то и адрес прописан.
– Вот туда и иди.
Пошел. Молодуха встречает.
– Что, – говорит, – вам угодно?
– Я, дескать, Прокофий и здесь живу…
– Какой же ты Прокофий – и лицом не схож и будто пониже будешь…
– Что, – говорит, – лицо – это ни к чему: вот посмотрите личность.
Глядит – и впрямь Прокофий.
Присела, всплакнула.
– Ну, – говорит, – что ж, живи коль ты и взаправду Прокофий. На, – говорит, – тебе обеденную карточку – небось проголодался.