Мороз
Шрифт:
– Раз, вот так же зверя завалил и не успел разделать, ушел в зимовье.
Решил утра дождаться. А утром, от зверя, на него медведь бросился. Брат стрелял близко, но осеклась винтовка, патроны старые были... Может, капсули были плохие... Навалился медведь с разбегу, заломал, порвал брата... И бросил... Брат до зимовья дополз и через время умер... Нашли его недели через две и там же похоронили...
... Похолодало и быстро наползли сумерки. Старик запахнулся поплотнее в пиджак, сел на корточки, сжался в комочек, удерживая тепло. Артуру почему-то стало неловко,
Вечером, в темноте пришли в Нижнеангарск. Подошли к пристани, при электрических огнях сильных прожекторов и пассажиры, плывшие до Нижнего, пошли на деревянную пристань, - Артур вместе со всеми.
По тихой, безлюдной, освещенной уличными фонарями улице, дошли до гостиницы, - маленького одноэтажного дома с дощатыми стенами и умывальниками во дворе.
Артур быстро заполнил анкету для приезжающих, заплатил три рубля и, разместившись в маленькой комнатке один, перекусил бутербродами, запивая их кипятком из титана, пахнущего прелой заваркой и угольной золой.
Потом, быстро расправив холодную постель, забрался под одеяло и, уже засыпая, в тишине вечера услышал плеск байкальских волн на берегу...
Проснувшись, выбираясь на поверхность бытия, в начале слышал только тишину, внутри здания и за окном. Потом открыл глаза, через стекло увидел синее-синее небо, и услышал скрип дверей в коридоре и тихие шаги мимо... "Наверное, часов восемь" - подумал он, и ошибся. Было всего шесть часов утра. Артур потянулся, вылез из постели, поеживаясь оделся и потирая заспанное лицо, вышел узким коридором с номерами комнат на дверях, в полутемные сени, а потом во двор.
Ветер, наконец кончился. Обилие света и тишина, приятно поразили. Огороженный двор, порос зеленой густой травой, и посредине, к калитке шла деревянная "тропа" из толстых, струганных досок. Оглядевшись, Артур увидел слева, в углу навес, тоже деревянный, и пару металлических умывальников с плохо крашенным металлическим корытом для водослива.
Помахав руками, нагнувшись несколько раз вперед, касаясь ладонями земли, сделав десяток приседаний, он задышал, согрелся и уже с удовольствием, сняв футболку, стал мыться, фыркая и брызгая водой на траву мимо корыта. Потом отерся белым, застиранным почти до дыр, вафельным полотенцем и незаметно для себя, почти бегом, вернулся в комнату - очень захотелось есть. Достал из рюкзака сверток с хлебом и остатком подсушенной колбасы, расстелил газету, нарезал хлеб охотничьим ножом, достав его из деревянных самодельных ножен. Налил в стакан воду из графина, попробовал, почмокал губами: вода была вкусной, байкальской.
"Эх, эту бы воду, да в серебряных изнутри цистернах, жарким летом в Москву или в Крым. Вот был бы бизнес, - подумал и заулыбался. "Фантазии..."
Колбасу не резал, а рвал зубами, почти не жуя глотал и запивал водой. Насытился быстро. Убрал все со стола, разобрал рюкзак, озираясь на дверь, достал завернутый в мягкую тряпочку обрез шестнадцатого калибра. Осмотрев, вновь завернул, обвязал плотно бечевкой и положил в рюкзак на самое дно. Пощупал через карман коробки с патронами, но не стал доставать. Зато
В рамочном рюкзаке, набитом до отказа, было все необходимое для большого похода: резиновые сапоги, спальник, кусок полиэтилена, брезентовый полог, два котелка, один в другом, кружка, ложка. Пластмассовая коробочка с компасом. Был еще небольшой топор, легкий и острый, с длинным и тонким топорищем из березы, который он сделал сам и даже клин деревянный вклеил в обух, чтобы, если рассохнется, не слетел топор с топорища при сильном ударе. Была даже аптечка: йод, кусок бинта, таблетки от головы...
Осталось закупить продукты, и можно отправляться.
... Артура начинало жечь изнутри нетерпение. Так хорош был воздух, так завлекательны горы, привидениями стоящие в пол-горизонта, далеко-далеко, за Байкалом, на юго-востоке. Он, уже вглядывался в эти вершины, вспоминая, что по пути на Бодайбо будут и горы, не такие высокие, со снеговыми еще вершинами, как Яблоневый хребет, но тоже, наверняка, красивые и величественные.
Вдруг он вспомнил название тунгусской деревни на Верхней Ангаре и повторил несколько раз странно мягкое нерусское слово, почти из одних гласных. Уоян, Уоян.... Как это красиво и мягко звучит...
...Чуть позже Артур познакомился с соседом по гостинице, молодым парнем, едущим через Нижний, в деревню Верхняя Ангара. Вместе пили чай, и Артур предложил ему заварки, цейлонского чаю. Разговорились, и Коля, так звали паренька, стал рассказывать, о жизни на севере Байкала, о рыбаках и рыбалке. Артур намекнул, что он хотел бы написать об этих местах в областной газете, и, узнав это, Николай, патриот Байкала, оживился.
– Да, ты подумай! Здесь все люди хорошие. Вот я говорил, что сейчас редко где омуля свежего можно достать, но ведь здесь неподалеку холодильник от промхоза, так я сбегаю и, может быть, штучку омуля добуду, у меня там кладовщик родственник...
И точно, быстро собрался и убежал, и пока Артур расспрашивал старушку с худым лицом монашки, дежурную в гостинице, где и когда работают и открываются продуктовые магазины, Коля вернулся.
Мигнул, поманил незаметно рукой. Вышли в сени, и Коля показал большую серебристую, круглую, как батон, мороженую рыбину, завернутую в газету. - Ты хлеба прихвати, и если есть, то перца. Я тебя на берегу буду ждать,- и вышел. Захватив все и еще ножик на всякий случай, Артур вышел со двора, обошел гостиницу и увидел далеко у воды сидящего на бревне, полу занесенном мелкой галькой, Колю.
Увидев Артура, Коля развернул газету, положил на торец, тут же лежащей чурки и, взяв в правую руку тяжелую березовую палку, стал колотить по завернутой в газету рыбине. - Расколотка, - весело пояснил Николай и, ударив еще несколько раз изо всей силы, развернул сверток. Рыбина внутри от ударов потрескалась, и отслоившееся белое, холодное с льдинкой, омулевое мясо легко отделялось от костей, кусочками и щепочками. Коля показал, как надо солить и перчить, взял кусочек хлеба и стал, есть, чавкая и посмеиваясь. Попробовал и Артур.