Мороженое в вафельных стаканчиках
Шрифт:
Танька целыми днями ходила мрачная, поссорилась со своим Лешкой, ни с кем не разговаривала в классе. Конечно, все знали, что у нее происходит и что она сама отдала собаку, но никто ей ничего не сказал. И так видно: плохо человеку.
Однажды она попросила меня, чтобы я сходила к носатому соседу, попросила отдать Шороха. Пришлось мне сознаться, чья была идея. После этого Танька перестала со мной разговаривать. Славка утешал то ее, то меня. Видно было, как его душа мечется, не знает, кого выбрать. Вроде бы сестра сама придумала отдать собаку. А я придумала, кому именно ее отдать. Кому-нибудь
— Да что с вами! — обалдевали на каждом уроке учителя. — Конец года, весна, а вы едва дышите!
Мы пробовали дышать получше, но у нас слабо получалось. Я бы даже сказала, не получалось совсем.
Вариантов было два. Отдать Таньке вместо Шороха Знайку. Это собака с нашего двора, ничья. Или отдать Знайку Валерию Сергеевичу. А Шороха — прежней хозяйке. Но оба варианта были какие-то неправильные. Я ходила к Валерию Сергеевичу каждый день. Однажды привела его к нам во двор. Знайка обнюхала носатого, завиляла хвостом.
— Редкая удача! — сказала я. — Обычно она на всех рычит.
Но старик не согласился ее взять. Сказал, что привык к Шороху.
— Ей нужно тренироваться, — говорила я ему про Таньку. — И Шорох привык к подвижной жизни, — внушала про пса.
Но он не соглашался.
И вот сегодня утром Валерий Сергеевич вдруг позвонил и сказал, что пес потерялся.
— Я в магазин собрался, из подъезда вышел, а тут кто-то петарду взорвал. Прямо над ухом. Шорох дернул сильно, я не удержал. Ладно, добрые люди довели до квартиры. Как я теперь? Как он теперь?
Мы немедленно позвонили Таньке и побежали искать собаку. С папой мы прочесали весь парк поблизости, несколько раз спускались к реке. Танька обошла все дворы.
Мы сидели во дворе и не знали, что делать. Где искать Шороха, придумать не могли, реветь сил не было. Папа курил, мы смотрели в землю и молчали.
— Смотри, — вдруг сказал папа, — это же он?
Из кучи прошлогодней листвы выбрался пес. Он смотрел на нас и пятился к кустам, прочь со двора.
— Шорох! — крикнула я. Но он развернулся и побежал от нас. Танька рванула за ним. Я тоже.
— Шорох! — крикнула Танька, бедовая моя подруга. Пес остановился, наклонил голову и посмотрел на бывшую хозяйку.
— Шорох, ты меня прости, — сказала она и тоже остановилась. — Иди сюда, солнце…
Шорох смотрел на нее, но не подходил. Так они стояли и смотрели друг на друга. Таня сделала маленький шаг. Пес не двинулся. Она шагнула еще, и еще. Медленно-медленно подошла к собаке, подняла с земли поводок.
— Шорох, — сказала она тихо, — ко мне.
И пес подошел. Танька села рядом с ним, погладила. А он положил свою голову ей на плечо и закрыл глаза.
— Ладно, — мой папа сказал, — вы так долго можете сидеть. Пойдем к Валерию Сергеевичу. Обрадуем.
— А может… — начала я.
— Не может, — отрезал папа, — пес нашелся, пса нужно вернуть.
В квартире у Валерия Сергеевича бедный Шорох метался между Танькой и новым хозяином.
— Ладно, — прогрохотал Валерий Сергеевич, — пусть с тобой тренируется. Но жить он будет у меня!
И мы поехали в школу.
Славка топал за нами, но где-то на втором этаже отстал, в учительскую мы вошли без него.
— Вот, — сказал папа Зине Ивановне, — ребенка своего привел. И Татьяну тоже. Вы их не ругайте сильно. Чрезвычайные обстоятельства, я вот тоже работу пропустил. Службу.
Но Зина Ивановна, кажется, его не очень-то слушала.
— Где вы были? — спросила она у Таньки.
— Шороха искали, — ответила я, — там петарду кто-то взорвал, а собаки боятся, вот он и убежал.
— Как — Шороха? Ты же его отдала…
— Отдала. А сегодня нашла.
— И где он теперь?
— Он у меня в машине, — сказал папа. Прозвенел звонок, и Зина Ивановна выбежала из учительской. Но на урок она не пошла. Она спустилась на первый этаж. Потом вышла из школы. Остановилась у нашей машины. Мы тоже остановились.
— Шорох, — сказала Зина Ивановна. — Таня, тебе его вернули?
— Нет. Но я могу с ним заниматься. А вы знаете, да?
— Ну конечно. Конечно, я все знаю.
Папа открыл машину, и Шорох хотел побежать в школу, как привык. Но остановился. Прямо перед нами стояли одноклассники. Они смотрели на нас, но трудно было понять, что выражали их лица, что значили эти взгляды.
— Значит, так все просто? — вдруг спросил Минька.
У меня мгновенно пересохло во рту. Что он имеет в виду?
— Значит, можно вот так предать собаку, а потом снова взять, снова тренировать, как будто ничего не было?
— Леша… — как-то тихо выдохнула Зина Ивановна. — Леша, что ты…
— Мама, — сказал Лешич. Никогда он при всех не называл Зину Ивановну мамой, — но это ведь так. Она предательница. Может, она и нас предаст? Когда-нибудь.
— Ну, это ты, парень, загнул, — подал голос мой папа. Я даже не ожидала.
Лешич как-то криво усмехнулся. Видно было, что он хочет что-то сказать, но почему-то не говорит. Зато Алик не смолчал.
— Ну-у, — протянул он, — конечно, существует ненулевая вероятность, но, Леш, это вряд ли…
Тут все зашумели, заспорили, есть такая вероятность или ее нет. Только Викашара и Славка стояли и молчали.
Они не знали, что сказать. Славка, кажется, плакал, а Вика сидела и гладила Шороха. Танька тоже гладила его, но ни на кого не смотрела.
Мне хотелось что-то сказать, но я не могла всех перекричать.
— Голос! Шорох, голос! — подала я команду собаке. Танька никогда не запрещала нам командовать, наоборот, считала, что собака-спасатель должна слушаться любого в отряде. Шорох залаял. Я его не останавливала, и он лаял все громче и громче. До тех пор, пока все не замолчали.