Мороженое в вафельных стаканчиках
Шрифт:
— Вот после этого перекрёстка сразу бери по дворам, не помнишь, что ли? Короче будет.
Водитель послушался, и троллейбус тут же встал: рога слетели с проводов, а поставить их обратно не получилось. Пришлось общественный транспорт вывозить на специальном. Об этом потом написали все газеты, но дед Поняешь всё равно говорил, что он прав, потому что так и правда быстрее, а троллейбус — просто несовершенная техника.
Больше всего соседа оскорбляло, если кто-то не верил, что у него отличная память. Тогда он запирался на целый день в квартире, а наутро просыпался в плохом настроении. Шёл к своему обидчику и
— А когда была битва при реке Калке, ты помнишь? Как звали первых князей? Что сказал Дантес после гибели Пушкина?
Он закидывал своего противника вопросами. Причём делал это так громко, что всему двору приходилось признать: память у деда Поняешь отличная. И голос — хоть куда.
— Так ты что, забыл? — спросила его мама. — А то я сказала Витьке, будто у тебя память отличная, ты всё знаешь, вот он и отправился с тобой поговорить. Ты что, всё это время не понимал, о чём он тебе сигналит?
Видно было, что дед смущён. А смутить его было не так-то просто. Даже когда он приходил занимать деньги и получал отказ и обидные слова — чаще всего оставался спокойным.
— Да нет, — сказал Поняешь, — конечно, я помню, я же ничего. Пожалуйста.
И ушёл. Витька продолжал размахивать флажками под его окном.
Во флот нашего Витю не взяли — не хватило двух сантиметров росту. Но он не расстроился. Сейчас Витька живёт в портовом городе и флажками командует с берега кораблям, куда им вставать, когда начинать разгружать свои трюмы. Во время шторма он сидит в рубке и точками и тире командует кораблям, что им делать, как не попасть в беду. В большом мире он один из немногих караулит несчастье в наушниках и со специальным молоточком.
Однажды мы получили письмо — всё сплошь в тире и точках. Внизу витькиным почерком было приписано, что его сын тоже учит азбуку Морзе.
Потерянное море
Своё море было и у Людмилки. Она всегда хорошо плавала и ныряла. Спокойно лежала на воде в форме звезды. На спине и на животе. Могла долго держать дыхание, не выныривая. Но всё это ей приходилось делать в бассейне. Моря в нашем городе не было и нет. И не будет в ближайшие три сотни лет. Что дальше — неизвестно, но пока нам не светит.
Людмилка занималась в плавательной секции. Летом они ходили тренироваться на реку, а в весенние каникулы обычно ездили в другой город, там бассейн лучше. Кроме того, посреди учебного года бывали на соревнованиях. Людмилку брали с собой всегда. У неё были широкие плечи и громкий голос. Широкие плечи для пловца очень важны. Это значит, он сможет загребать больше воды и быстрее передвигаться. Плечи особенно ценила Людмилка. А голос — тренер. Он-то быстро срывал свой на тренировках. Единственное, что его не устраивало, — Людмилка имела большой дар убеждения. Каждый раз, когда секция выезжала в другой город, моя сестра уводила куда-то всю команду. Иногда с ними увязывались и чужие ребята.
Тренер не спускал с Людмилки глаз, давал ей какие-нибудь поручения — делал всё, чтобы она была занята и не думала о посторонних вещах. Но ничего не помогало. В один прекрасный момент вдруг выяснялось, что всей нашей городской команды нет. Обычно это случалось перед самыми стартами. Пока тренер уходил на судейское совещание, пловцы исчезали.
Вся милиция незнакомого города вставала на ноги, все собаки-ищейки принимались за работу. Находили пловцов уже где-нибудь за городом. К этому времени они уже выглядели уставшими, хотели есть и спать. Ни о каких заплывах речи идти не могло. Тренер каждый раз спрашивал Людмилку:
— Что ты ищешь? Зачем ты уходишь?
— Море, — отвечала Людмилка.
— Какое море? Мы находимся посреди Восточно-Европейской равнины, ты географию знаешь?!
— Должно быть море.
Тогда тренер обращался ко всей команде:
— А вы зачем ушли? Что вам надо было?
— Море, — одним унылым голосом говорила команда.
— Море?! — тут-то тренер обычно и срывал голос. Дальше он уже сипел: — Откуда тут море? Тут?!
— Должно быть, — слышал он в ответ и хватался за сердце.
Соревнования, разряды, места бывали сорваны. Благодаря Людмилке ни один спортсмен из нашего города в те годы не мог не то что выиграть соревнования, но и подтвердить свой разряд. Так продолжалось, пока её не выгнали из секции.
Каждый раз после сборов и соревнований тренер вызывал наш маму и серьёзно с ней говорил. Она приходила заплаканная и долго внушала Людмилке, что в том городе моря нет.
— Что, и в том тоже нет? — Людмилка не сразу верила.
— Нет.
— А где оно? Разве не было?
— Было, — говорила мама, — оно там было. Только потерялось.
Видимо, поэтому Людмилка решала найти его в другом городе. И снова повторялась история со срывом соревнований и осипшим тренером.
А потом Людмилку выгнали, но она к тому времени уже полюбила лепить из пластилина, поэтому не особенно переживала.
Когда его нет
Папины неизвестные дали никто не любил. Мама привыкла, но сначала очень расстраивалась, когда папа туда отправлялся. Очень расстраивалась. Первые два дня она просто сидела на стуле и ничего не делала. Первый раз мы очень испугались, думали, это какая-то странная болезнь, мерили ей температуру, прижимали ко лбу мокрое полотенце. Но она никак не реагировала. Витька ходил кругами по комнате, специально надевал ботинки с толстой подошвой, топал ногами. Нина стояла и трясла маму за плечо, Илюха читал научную литературу, светил ей фонариком в глаза, чтобы посмотреть реакцию зрачков на свет. Зрачки реагировали, а вот мама — почти нет. Отмахнётся, а сама дальше сидит. Людмилка забиралась маме на колени, пела громкие песни. Я не знала, что делать. Думала-думала и сказала потихоньку Илюхе на ухо:
— Ну всё, я вызываю «Скорую помощь».
Мама тут же поднялась со стула, сказала, что не надо никаких врачей и чтобы мы быстренько тут прибирались.
На следующий день она пошла на работу, но вернулась очень быстро. За двухдневный прогул её уволили.
Когда папа в следующий раз скрылся в неизвестных далях, маму снова уволили. Но потом мы научились. Как только он уходил, мы звонили на мамину работу и говорили, чтобы ей дали отгулы за свой счёт. Придумывали, будто кто-то из нас болеет, и её отпускали. Почему-то на работе было куда легче дать отгулы за свой счёт, чем возиться с больничными листами. К тому же за больничный им приходилось платить маме, а за отгул — вычитать из зарплаты. Обычно через два дня мама уже приходила в себя, и мы снова жили как раньше.