Морозко
Шрифт:
Присев у стойки бара, я задумчиво наблюдал за наглым гоготом и шумом веселья празднующих солдат. Возможно, если бы на мне была бы маска Морозко, то я бы уже несся к наглецам размахивая огромным мечом и матерясь во все горло... однако смена психотипа очень повлияла на мое мировоззрение. Моим путем было скрытное и тихое убийство, даже в момент предсмертных конвульсий жертвы я не переставал улыбаться, будто ощущая на себе объектив невидимой кинокамеры. Мои жертвы не опасались меня... до самого последнего момента, осторожность и расчет - вот мои козыри.
–
Лицо Мордита было как всегда бесстрастно, однако я не никогда не обманывался насчет актерских данных свойственных всем людям от природы. Люди врут с самого рождения, врут во имя спасения и просто так. Ложь - это один из главных фетишей человечества... обмануть девушку признавшись в любви... проспать работу по пьянке и нагородить шефу о бесконечной пробке... подстроить самоубийство человека и со слезами на глазах убиваться на его похоронах, время от времени заходя на огонек к матери усопшего и участливо вопрошать о здоровье пожилого человека - бесцеремонно поглощая вкусное клубничное варение задарма...
– Докладывай!
– В конюшне размещены четыреста двадцать животных, треть составляют вьючные мулы. Лошадник говорит, что фуража хватит лишь на четыре дня...
– Пусть отправит одного из мальчишек в Выселки, крестьяне с радостью продадут свои излишки.
Девушка-маг заливисто рассмеялась, счастливо улыбаясь удачной шутке предводителя отряда... ее белоснежная улыбка, как будто сошла с плаката рекламы зубной пасты.
Я вздохнул, рефлекторно проведя ладонью по голому черепу, от многих привычек мне пришлось отказаться, но брить голову - это было святое. Подозреваю, что я не идеал по любым женским меркам, по стандарту этого мира я высокий - 178 сантиметров, лишь единицы превосходят меня в росте. Однако квадратный подбородок и большой мясистый нос сразу портят все впечатление, из той же оперы густые кустистые брови и вороватость во взгляде. Не могу перебороть свои моторные привычки, в движениях почти всегда осторожность и мягкость пластики - я часто пугаю служанок бесшумно появляясь, словно призрак за их спиной. В этом мы с Морозко не ровни, там где он ударит в лицо, я ударю в спину, там где он обматерит я улыбнусь и залезу без мыла в задницу, и уже внутри завяжу кишки жертвы узлом... если понимаете, то последнее сравнение не несет буквального смысла.
И судя по последним результатам - мой типаж наиболее приспособлен к выживанию, прошло пять месяцев, а я так и не разу не вляпался в какое-либо дерьмо. Все знают меня как добрейшего человека, и лишь я сам знаю всю правду... добродушный хозяин таверны был великолепным прикрытием. Каждая ликвидация жертвы разрабатывалась мной по секундам, в каждом случае я старался создать себе достаточное алиби, было бы глупо привлекать к себе внимание и вызывать лишние подозрения.
– Эта солдатня может натворить бед, - беспокойство Мордита имело под собой основу.
– Вполне возможно, - я направился к сидящим во главе стола аристократам и магине, подойдя достаточно близко, вежливо склонился в поклоне и мягко произнес, - от имени своего заведения хотел сообщить вам - в этот день вся выпивка для доблестных воинов империи совершенно бесплатна.
Некоторое время в таверне было тихо, а потом главную залу разорвал слитный восторженный рев солдат, я перехватил несколько недоуменных и удивленных взглядов, фигуры в темных плащах одобряюще кивнули, этой ночью солдаты недосчитаются многого.
Странные шутки вытворяет моя память. Вспомнились слова моего личного психиатра... разговор, который я уже почти забыл.
– Знаешь, ты обладаешь удивительно пластичной психикой, потрясающая адаптивность.
– Правда? Разве это плохо?
– Конечно нет, ты уникум - способность оправдать себя в собственных глазах без лишних терзаний совести и преград морали открывает перед тобой огромные возможности.
– Хоть кто-то меня понял!
– Но ты все же не болен, это форма самовнушения и самообмана. Некая сила внутри тебя противится жестокой правде, ты не хочешь знать всю правду о себе... поэтому ты придумал себе эти личности, прописал для этих ролей характеры и привычки.
– Я думаю... они взаправду существуют.
– Вот твои слова.... "первый раз я услышал Морозко, когда меня избивали во дворе мальчишки. Они пинали меня ногами, и плевали в мое окровавленное лицо... мне было больно и обидно, от того что я не смог себя защитить. Я думал, что если бы мой отец был бы жив, то меня никто бы не тронул и пальцем... обидно до глубины души... и я пожелал чтобы кто-нибудь их убил, кто-то... похожий на меня, но не я... а потом я впервые услышал его... это был Морозко..." - твои слова, не так ли?
– Я помню, но вы ошибаетесь... первым появился Мороз.
– Да, я помню, - старик противно захихикал, глотая остывший чифир, - забитое существо не способно придумать настолько эпатажную личность с первого раза, однако именно с этого момента оковы твоего сознания начали раздвигаться... вспомни о действиях Мороза!
– Шило, он ударил одного из них шилом в метро... была давка, люди ехали с работы и никто ничего не заметил. В те времена на перронах еще не было камер, и все сошло ему с рук.
– Вот именно, - психиатр заботливо поправил воротник моей рубашки, - из труса, ты превратился в мстительного труса, и это была первая переходная адаптивная ступень. А что произошло дальше?
– Потом со мной заговорил Морозко...
– Да, именно тогда ты и побрил свою голову в первый раз наголо. Бритье Головы - символ физического и сакрального душевного обновления... ты отрекся от себя прошлого, отрекся от своей слабости. И ты стал сквернословить, тебе понравилось драться, ты перестал ощущать боль как страдание, она стала доставлять тебе наслаждение...
– А дальше появились остальные...
– Вот что я тебе скажу внучок, - восьмидесятилетний старик подкатил ближе свое инвалидное кресло, - когда-то я был председателем в "тройках", и вот что ты должен зарубить себе на носу! Я тобой горжусь... клянусь Марксом и Энгельсом, я отправил на тот свет больше тварей, чем гвардейский полк за всю отечественную войну. Не останавливайся, но будь осторожен, найди их всех и уничтожь, - с губ деда капала слюна, но я не отрывал своего взгляда от его бешено светящихся глаз.