Морпех. Дилогия
Шрифт:
Сказать, что бывший есаул оторопел – значит, ничего не сказать. Откровенно захлопав глазами, он взглянул на майора, на чистом автомате переведя ему услышанное. Тот лишь нетерпеливо дернул головой, бросив в ответ короткую фразу, насколько понимал Алексеев, утвердительную. Наверняка, нечто вроде «да, я в курсе, но это неважно, давай дальше».
– Откуда прибыла ваша группа? Ее численность? Задание? – совладав с эмоциями, продолжил допрашивающий.
– Высадились морем в районе Южной Озерейки четыре дня назад. В штурме поселка не участвовали, сразу же ушли своим маршрутом. Занимались разведкой, изучали местность. Обнаружив аэродром, приняли решение его уничтожить, что благополучно и осуществили. Собственно, вы в курсе. Численность группы составляет военную тайну, и разглашению не подлежит. Эвакуироваться
Выслушав ответ, «есаул» перевел, заставив майора нахмуриться.
– Господин майор хочет знать, вчерашняя диверсия в Глебовке – тоже дело ваших рук?
– Понятия не имею, о чем вы, – равнодушно пожал плечами Степан – этого вопроса он в любом случае ожидал. – В районе действует группа воздушных десантников, с которыми мы должны были установить боевое взаимодействие. К сожалению, мы их так и не нашли. Наверное, они и отработали – задания-то у нас схожие. Бить вас в хвост и гриву. Вы переводите, переводите, вам же именно это приказали? А приказы командира нужно исполнять, иначе могут и наказать.
– Смерти ищешь? – едва слышно шепнул «есаул», прежде чем перевести все сильнее и сильнее мрачнеющему гитлеровцу его слова. – Честью клянусь, легко не уйдешь! Наизнанку вывернусь, но лично тебя кончать стану, мразь большевистская!
– Честью? – хмыкнул Степан. – Честь ваша в прошлом осталась, вместе с золотыми погонами и присягой преданной. А смерти я не ищу, все под ней ходим. Срок придет, сама явится. Сперва к тебе, предателю, а затем и к хозяину твоему заграничному.
В следующую секунду морпех даже слегка зауважал противника, поскольку осознал, что определенно перегнул палку. И даже мышцы незаметно напряг, готовясь к самому наихудшему развитию событий. Но «есаул», лицо которого внезапно приобрело пунцовый оттенок, как ни странно, ухитрился сдержаться. С присвистом выдохнув сквозь зубы, отвернулся, снова забухтев по-немецки.
На этот раз гитлеровец говорил куда дольше, аж минуты две. Алексеев даже несколько знакомых слов уловил, вроде «дойче зольдатен», «шиссен» и «тод». После чего вытащил из портсигара сигарету, с явным наслаждением закурил и откинулся на спинку стула, с нескрываемым любопытством вглядываясь в лицо пленного. Похоже, задумал какую-то гадость, вот и интересуется первой реакцией, глаз не отводит.
– Господин майор спрашивает, отчего вы так странно себя ведете? Другие пленные, с которыми он имел дело, вели себя по-другому. При вас обнаружили пистолет, электрический фонарь, маскировочную плащ-палатку и подшлемник, все немецкого образца. Нетрудно догадаться, что хозяева этих вещей убиты вами или вашими товарищами. Неужели не понимаете, что за уничтожение самолетов и гибель немецких солдат вас в любом случае расстреляют? Или вы совсем не боитесь смерти? Но вы – храбрый и опытный солдат, – на этой фразе «есаул» аж поперхнулся, но все же озвучил без каких-либо комментариев, – и поэтому германское командование в лице господина майора предлагает вам сотрудничество. Вы переходите на нашу сторону, помогаете схватить остальных диверсантов и сообщаете частоты и радиопозывные вашей группы. Это единственный шанс спасти свою жизнь, первый и последний. Отвечайте немедленно, у вас нет времени на раздумья!
– А что тут думать? – пожал плечами Степан, закидывая ногу на ногу. «Есаул» поморщился, но стерпел и это. – Поскольку человек я военный, отвечу по пунктам. В том что меня расстреляют, не сомневаюсь. Смерти, конечно, побаиваюсь, но и не так, чтобы уж прямо до потери пульса. Обидно только, что маловато повоевал. Хотя, откровенно говоря, сгоревшие самолеты уж точно моей жизни стоили. Так что вполне нормальный размен вышел, я не в обиде. Ну, а от щедрого предложения герра майора, понятно, отказываюсь. Поскольку присягу давал, и изменять ей не собираюсь. А парней моих вам никак не догнать, они уж, поди, с местными партизанами в лесах соединились. Да и где их искать, понятия не имею – у нас изначально договор такой был: тот, кто в прикрытии остается, про маршрут отхода остальной группы не знает. Насчет радиопозывных – тут вообще мимо кассы, я ведь сказал, что рация уничтожена. Соответственно, и позывные с паролями все обнулились – толку-то от них теперь?
– Это все? – закаменев лицом, осведомился «есаул». – Все сказал, большевичёк? Ну, смертушку лютую мы тебе в любом разе обеспечим. На коленях ползать станешь, сапоги целовать, моля, чтобы просто так пристрелили.
– Абсолютно. Кстати, я вовсе не коммунист, коль уж вас это настолько сильно волнует. В партию не вступал и не собирался, поскольку не счел нужным, а насильно туда никого не тянут. Я, между прочим, дворянин – Алексеевы, если не в курсе, достаточно известная в истории фамилия. А Родине служить, да защищать ее мне из без партбилета никто не запрещал. И на коленях ползать не стану, не надейтесь даже. Воспитание-с, знаете ли. Не то, что у некоторых.
Уже озвучив последние фразы, Степан внезапно подумал, что это могло оказаться и ошибкой. Иди, знай, существовал ли такой дворянский род на самом деле? Как-то само собой вырвалось, честное слово – но уж больно захотелось ввернуть напоследок нечто вовсе уж неожиданное. Такое, чтобы шаблон не только порвало, а в клочья разнесло. Он и без того с три короба наврал – так какая уж теперь разница? Расстрела он в любом случае ждать не собирался – не удастся сбежать, так хоть погибнет, как русскому солдату и полагается, в бою. К слову, кобура у казачка так и расстегнута, да и лейтенант у входа откровенно расслабился, успокоенный тем, что пленный не проявляет ни малейшей агрессии. Рискнуть – или пока рано? Нет, пожалуй, рановато. Или все-таки рискнуть? Ждать, пока его изобьют и потащат обратно в сарай, смысла нет – в этом случае шансов на побег уже не останется. Оттуда никак не выберешься – стены добротные, пол земляной, утоптанный и морозцем схваченный. Это только в кино пленные за ночь ухитрялись подкоп организовать. Да и чем копать, не голыми же руками да по мерзлой земельке? А если еще и руку или пару ребер сломают – ну, тут и вовсе без комментариев. Останется и на самом деле героически умереть у расстрельной стенки – ну, или что там казачок с ним сделать собирается? Нет, ребяты-демократы, никак нельзя ему обратно возвращаться, категорически невозможно…
Своей цели он, похоже, добился: на оберст-лейтенанта было жалко смотреть – торкнуло его основательно. Бедняга пару секунд только рот, словно выброшенная на берег рыба, разевал, просто не зная, что и сказать.
– Andrey, "ubersetze seine Worte f"ur mich! Sofort! – не выдержал хер майор, поднимаясь на ноги и размахивая сигаретой. – Ich warte![6]
– А, так тебя, выходит, Андрюхой кличут? – подмигнул «есаулу» морпех, незаметно напрягая мышцы и мысленно просчитывая партитуру будущего боя. – Вот и познакомились. Теперь буду знать, кого на тот свет отправил. Фамилию, кстати, можешь не называть, предателям памятников не ставят. Прикопают под яблонькой, да и удобряй себе землицу, хоть какая-то польза.
– Удавлю, с-сука! – все-таки сорвался «есаул», широко замахиваясь.
«Все, вот ты и попался», – мелькнула самым краешком сознания мысль. – «Привык, болван, всяким там вахмистрам с прочими урядниками кулаком в ухо безнаказанно тыкать. Весь корпус раскрыл, бей – не хочу. Главное, без стрельбы обойтись, где-то за дверью тот румын с винтовкой торчит. А на прочие звуки он вряд ли даже и внимание обратит – решит, что это несговорчивого пленного уму-разуму учат».
Степан и ударил, распрямившейся пружиной взмывая с табурета.
Пробил в печень, скользнул за спину, выдергивая из кобуры оружие. Добавил скрючившемуся от боли в боку противнику по затылку. И, не теряя ни секунды, метнулся к лейтенанту, еще только начавшему поднимать руку с зажатым в ней «люгером». С ходу, вкладывая в сокрушительный удар всю массу и инерцию тела, врезал коленом в пах, впечатывая гитлеровца в добротную, отнюдь не гипсокартонную, стену. Сильно так впечатывая, от души, и спиной и неприятно хрупнувшим в ответ затылком. Перехватил кисть, выкрутил из безвольной уже руки пистолет. Выпустив обмякшее тело, крутнулся в сторону хера майора, судорожно дергающего из кобуры собственное оружие.