Морпехи против «белых волков» Гитлера
Шрифт:
–Бегите сюда! — крикнул Слава.
Белорус сбросил с плеч огнемет (боезапас он, видимо, израсходовал) и, подхватив Коломейца, побежал к зенитной установке. Тяжело дыша, оба спрыгнули в окоп. Рукав маскхалата у Паши Юркевича подмок кровью.
–Ерунда, — отмахнулся он. — Глянь, как станция горит!
–Зато у меня что-то слабо получается, — в сердцах выругался Фатеев, выпустив очередь.
«Юнкерс», стоявший посредине, горел. К нему ехала пожарная машина. По ней открыли огонь одновременно Фатеев и Коломеец из ручного пулемета. Двигатель загорелся,
Миномет бил по ангару, где ремонтировались поврежденные машины. Из пробоин валил дым, пробивались языки пламени. Минометчики перенесли прицел на второй ангар. Мины пробивали алюминиевую крышу, взрывались внутри, но результата заметно не было.
Огонь четырех ручных пулеметов с холмов оказался малоэффективным. Трассы рассеивались, рикошетили от бетонного покрытия. Против «Юнкерсов» пулеметы Дегтярева тоже оказались слабыми. Зато некстати подвернулся пятитонный заправщик. Водитель пытался угнать его за пределы взлетной полосы.
Все четыре «Дегтяревых» скрестили трассы на оранжевой цистерне. Бронебойно-зажигательные пули продырявили емкость, заправщик вспыхнул, превратившись в клубок пламени. Огонь с ревом взметнулся вверх, выкинув угольно-черное грибовидное облако. Огромная лужа бензина растекалась по бетону, вспыхнули колеса «Мессершмитта», готового взлететь.
Пилот разогнал машину, но оторваться от полосы не сумел, лопнула одна, за ней другая шина. Остроносый истребитель, высекая сноп искр, прокатился брюхом по бетону, накренился и, описав круг, перевернулся брюхом вверх.
Пилот «Мессершмитта», молодой летчик, воевал с сорок первого года. На его счету было уже несколько сбитых русских самолетов, сделанных в основном из дерева, со слабым вооружением. От попадания его пушек они разваливались в воздухе. Пилотов, успевших выпрыгнуть, он добивал, поджигая парашют, либо прошивал ноги пулеметной очередью. Человек валился бесформенным мешком на землю, перебитые кости разрывали мышцы, русский тяжело и мучительно умирал.
Летчик видел, как по пыльным дорогам, бросая технику, толпами отступают красноармейцы. Его звено снижалось до высоты ста метров. Две пушки и два пулемета на каждом истребителе буквально выкашивали толпу, оставляя десятки, а порой и сотни трупов. Вместе с красноармейцами уходили на восток беженцы. Разницы между гражданскими и военными, когда самолеты ложились на боевой курс, не делалось.
Глупые русские бабы, одетые в рванье, бросали тележки или мешки и садились прямо на обочину, прижимая к себе детей. Точная очередь раскидывала их в разные стороны. 20-миллиметровые снаряды разрывали детские тела на части.
Один из русских мужиков остервенело гнал телегу через поле к лесу. Он стоял, держась за вожжи, нахлестывая лошадь, которая, чувствуя опасность, прибавляла ходу. В телеге сидели две женщины и двое детей. Пилот спикировал, но мужик резко свернул в сторону, и очередь прошла мимо.
На ухабе выбросило одного из детей, но русский не стал его подбирать, зная, что погубит всю
Летчик был обозлен, предчувствуя, как над ним будут смеяться товарищи. Он снизился до высоты телеграфного столба и ударил сразу из четырех стволов. От телеги полетели деревянные обломки, отвалилось колесо. Вторую женщину с ребенком перехлестнуло очередью, они тоже выпали из телеги.
Лошадь остановилась. Мужик соскочил, наклонился над убитыми или тяжело раненными, подхватил ребенка и скрылся в лесу. Лошадь пилот убивать не стал, она все равно достанется победителям.
Над ним действительно тогда подсмеивались за неумелую стрельбу. Но это был сорок первый год, он только начинал воевать.
Сейчас пилот пытался открыть раскалившийся фонарь кабины, который вело от жара горящего бензина. Он поджаривался заживо, а фонарь заклинило намертво. Пилот нашарил пистолет и несколько раз выстрелил, перебив крепления.
Фонарь отвалился, летчик упал в горящий бензин. Корпус самолета и крыло мешали ему подняться и немедленно убегать. Он прополз по огненной луже, крича от боли в обугленных руках. Когда поднялся, то горел уже весь. Сделав несколько шагов, упал и закрутился, жалея, что выронил пистолет и нельзя застрелиться. Кричать он уже не мог, гортань сожгло нестерпимым жаром.
Небольшой склад боеприпасов на краю взлетной полосы достать не удалось, зато мины легли рядом с полуторатонной цистерной горючего. Одна из них ударила точно в цель. Полная цистерна не взорвалась, но из выбитой крышки взвился огненный язык. Цистерна горела, расстилая пелену дыма.
Мины, упавшие на крышу центральной радиолокационной станции, не пробили ее, но смяли оба локатора, во все стороны торчали обломки решеток.
В ангаре, где ремонтировались поврежденные самолеты, что-то взорвалось, вынесло ворота. Огонь корежил и сминал гофрированные стены. Сразу две пожарные машины пытались потушить огонь и спасти соседний ангар. В четкости действий немцам было не отказать. Волна пены не дала загореться ангару с секретной техникой.
С дальней вышки по зенитной установке, которую захватили десантники, вел огонь пулеметчик. Мешки с песком мешали Славке развернуть ствол и ударить в ответ.
–Ленька, сбрось штук пять мешков справа.
Коломеец заколебался. Зажигательные пули, шипя, пробивали мешковину, разрывные лопались мелкими вспышками. Несколько осколков обожгли Коломейцу руку и щеку. Он шарахнулся в угол окопа.
Паша Юркевич, действуя одной рукой (вторая была прострелена), кое-как стащил один мешок. Фатеев вел огонь по вышке, но ствол упирался в остальные мешки.
–Ленька, а ну полез наверх! Пристрелю!
Коломеец, рослый, неуклюжий, с сумкой для дисков на груди и вещмешком за спиной, перекрестился, сдернул один, другой мешок с песком. Потянулся за третьим. У пулеметчика на вышке был новый «машингевер» МГ-42 со скорострельностью 1200 выстрелов в минуту.