Морская сила(Гангутское сражение)

Фирсов Иван Иванович

Слезное письмо от Ульрики с отчаянной просьбой вернуться домой — русские вот-вот появятся у стен Стокгольма — возымело действие. Он вошел в исто­рию под фанфары, а покидал ее через черный ход, тайком…

Переодевшись, с одним верным слугой, темной но­чью Карл бежал из плена. Целый месяц через Австрию, Мекленбург, Померанию добирался он до осажденной крепости Штральзунд. Появление короля обрадовало, но не особенно вдохновило защитников крепости.

Теперь он регулярно получал почту из метропо­лии. Корабли флота своевременно снабжали 121-ты­сячный корпус. Читая письма и донесения, он, усме­хаясь, с удивлением узнал, что русский царь весьма благостно относится к пленным шведам. Кредо шведского короля

осталось неизменным. С неприятелем следует поступать по своей воле, а не по сен-тиментам…

Возвратившийся в столицу Апраксин с огорчени­ем докладывал о понесенных утратах в схватке с мор­ской стихией.

— Сколь шведы не смогли нас обессилить на мо­ре, то непогода и штормы унесли, Петр Лексеич. Два десятка галер да скампавей потеряли в осенних бу­рях. Солдатиков и матросов сгинуло около трех сотен человек.

Петр благодушно успокоил:

— Слава Богу, Федор Матвеич, што малым убыт­ком отделались.

Апраксин закашлялся:

— А то еще, Петр Лексеич, Бутурлин на швецкой землице побывал, пленных русаков наших вызволял. Яко скотину содержат в неволе. В рубищах и язвах ходят, голодом их морят, мрут.

Петр нахмурился. Не раз об этом сообщали ему тайнописью из Стокгольма посол бывший, Хилков, а также любимец его генерал Головин Автоном.

— В Гангуте прибежал к нам от них капитан По­стников, — продолжал Апраксин. — Невмоготу, ска­зывал, в ихнем плену. Разве что кнутом не бьют.

Петр дернул верхней губой, задрожали усики.

— Будя. Я сенату ихнему об том писал. Ни ответу, ни привету. Отпишу на Москву, пущай ихние генера­лы спытают на себе хоть толику.

Не прошло и двух дней, как в Москву послан был государев указ обер-коменданту Ивану Измайлову: «Собрать шведских генералов всех вместе, и живутони в Москве по своей воле, во всяком почтении, а на­ши у них в Свее содержатся зело жестоко и разведе­ны врозь. Потому развести всех шведов по монасты­рям и городам и держать за крепким караулом, пусть напишут своим сенаторам».

Глава IV.«КОНЕЦ ВОЙНЫ ПОЛУЧЕН ТОКМО ФЛОТОМ»

За месяц до начала Гангутского сражения вице-ад­мирал Лилье наведался к Ревелю. Шестнадцать вым­пелов линейных кораблей насчитал шведский флаг­ман в гавани. Мало того, что он убрался восвояси, старший флагман адмирал Ватранг, выслушав его до­клад, ни разу даже не попытался отправиться к Реве­лю, чтобы дать бой русской эскадре.

Больше того, не потеряв в Гангутском сражении ни одного линейного корабля, Ватранг, по сути, не решил­ся вступить в схватку с Ревельской эскадрой и всячес­ки уклонялся от встречи с русскими кораблями. Поче­му? Да потому, что у русских был примерно равный по силе ударный кулак — линейные корабли. Шестнад­цать против семнадцати. Шансов наверняка выиграть сражение, исходя из численности линкоров, не было.

А ежели бы эскадра Ватранга превосходила Ре-вельскую эскадру на десяток линейных кораблей?

Сомнительно, чтобы шведский флагман удержал­ся от соблазна атаковать русских.

Но такое соотношение могло быть, если бы не при­были в Россию своевременно девять линейных кораб­лей, купленных Федором Салтыковым.

Салтыков не только оснастил их, но и набрал эки­пажи для перегона, проверил их добротность. Девять кораблей — это не одна тысяча людей. И вся тяжесть забот легла на плечи одного человека.

Не все шло гладко в таком сложном деле, за всем не углядишь. Да и царь не баловал особым вниманием труды Федора. А пытливая натура первого русского корабельного мастера не позволяла ему сидеть ни ми­нуты без дела. Год назад изложил царю свое воззрение на поправку дел в державе. На этом не остановился, продолжал оглядываться на европейские порядки, сравнивать с российскими, делать заметки.

Сочинил целую тетрадь «Изъявления прибыточ­ные государству». В тот день, когда закончилось сра­жение у Гангута, Салтыков без особой боязни отпра­вил царю из Лондона свои соображения:

«В бытность мою в Англии и Голландии, — делил­ся Федор мыслями с царем, — между дел, которые по всемилостивейшему вашему указу повелено мне от­правлять, смотрел прилежно о прибылях и о правле­нии их к тому, и тому взял в пример, что возможно учинить в наших государствованиях».

Уважал Петр дельные предложения, но не любил, когда кто-то со стороны поучал его, государя. Но Фе­дор никоим образом не смущается, для него глав­ное — принести пользу державе. А потому он питает надежду, что царь его поймет.

«По тем же мерам изыскивая много выписал и всепо-корно вашему величеству предлагаю в нижеписанных главах и предложениях; только припадая к в. в-ву, мо­лю, что сие так дерзностно учинил, обнадеяся, что сие произыдет в службу вашего величества, также наделся на в. в-ва милость и покров нерушимой».

Какие же замыслы тревожат душу Федора Салты­кова?

Ни много ни мало в тридцати трех главах излагает свои взгляды беспокойный корабельный мастер. Во-первых, царю всенародно объявить о исконных рус­ских землях, отвоеванных у шведов, «…указать учи­нись по всеуниженным предложениям манифест в ве­домость всему народу российскому, что оные выше­упомянутые провинции издревле надлежали короне российской, почему сия правдивая война зачалась с короною шведскою для отымания отечественных наследственных провинций».

Видимо, долго штудировал Федор летописи по ис­тории государства Российского. «Издревле владели едва ли не всею Лифляндиею великие князья россий­ские новгородские…» Все-то знает и аргументирует автор о старинной вере и в Курляндии, и Естонии, и Семигалии, городах Риге, Ревеле, Нарве, Юрьеве… Объясняет и причину отлучения тех мест. «И во вре­мя, когда Российское государство опустошено и разо­рено ордынским владетелем Батыем, те лежащие в польских лифляндах городы взяты к римскому вла­дению, которые даже и до днесь отлучены российской короны, а надлежали те земли ко псковским преде­лам около Двины реки, такожде и Юрьев, который ныне именуется Дерпт, и прочие городы отлучилися к тому владению на время». В этой первой главе, ко­торая озаглавлена длинно, но вполне внятно «Объяв­ление претенцыи короны российской на несколько части провинции Лифляндии и на те целые провин­ции Ингрию и Корелию, которые отыманы ныне у ко­роны шведской…», четко прописаны права России на перечисленные земли.

Неплохо осознав влияние печатного слова на евро­пейцев, Федор предлагает царю: «И после того сочи­нения манифеста велеть перевести на латинской, французской и на немецкой языки и велеть напеча­тать на тех языках, в ведомость всем европейским го­сударствам».

Остальные тридцать две главы трактуют заботы о самом разном. Жителях столицы и губерний, уст­ройстве заводов суконных, бумажных, стеклянных, игольных, шелковых и прочих. Торговищах, мерах хлебных, винных, весовых. О сеянии винограда и промыслах рыбных. Строении каменных зданий и мостов по всей державе. Печется Федор о главном богатстве — людях. О содержании нищих и сирот, ум­ножении жителей, радеет о душах людских. «Довлеет послать указы во все губернии губернаторам, чтобы они очистили по одному монастырю, в которых есть каменное строение, на содержание библиотек.