Морская сила(Гангутское сражение)

Фирсов Иван Иванович

— Кто поведет галеры? — спросил Апраксин.

— Покуда с полками пойдет Змаевич до Либавы. — Петр помолчал, раскуривая трубку, и неожи­данно закончил: — Опасаюсь, ежели мы промедлим, как бы кто из сильных не вмешался. Англия, да Франция давно присматриваются на наш край.

Тогда принуждены будем под их дудку танцевать.

Не отпуская Апраксина, царь, нахмурившись, протянул ему письмо:

— С почтою получил ведомость от Салтыкова, на­доел он мне с этими женками. Почитай.

«От офицерских жен, — читал Апраксин вполго­лоса, — житья нет, не могу от них никуда скрыть­ся; приходя чинят великий крик и великое бесчестье… Ныне их родственники, жены ищут на мне, что оных не выручаю и денег также им не посы­лаю, — и от такого страха я скрываюсь и не могу вы­ходить со двора, понеже хотят засадить меня в тюрьму, г. кн. Куракин отказался во всем, а сказал, что денег у него в нынешнее время нет и все в расхо­де, а мастеровые люди мне докучают непрестанно, что не имею от них покою, и о сем Ваше Царское Ве­личество всепокорно прошу, дабы указали прислать свой милостивый указ к г. кн. Куракину в зарплату мастеровым людям и на отправление 250 фунтов.

Еще ж всеуниженно прошу Ваше Царское Величе­ство о своем зажилом жалованье за прошлый год, ко­торое мне не доплачено, також и за нынешний вы­дать оное мое зажилое жалованье, дабы указали по­слать свой всемилостивейший указ г. Куракину, по­неже мне ныне учинились великие убытки и помираю с голоду». Пожимая плечами, Апраксин вернул письмо царю:

— Все по делу, Петр Лексеич, помочь надобно». Верный служака.

Царь с досадой отмахнулся:

— Сам знаю. Мне и Макаров о нем докладывает.

С той же почтой пришло письмо от Салтыкова ка­бинет-секретарю, в котором он откровенно изливал душу и сообщал с тревогой о своем бедственном поло­жении. Царь не спешит выручать своего подопечно­го. В июне 1715 года к Салтыкову явились пристава, чтобы вести его в тюрьму, о чем он сообщил Макаро­ву, «по челобитью офицерских жен стали мне вели­кие деньги, чтоб меня в тюрьму не водили, а карау­лили б меня в доме моем, понеже я болен; и ныне я си­жу за караулом тех приставов, из которых стере­гут меня двое днем, а четверо ночью, взаперти, чтобя не ушел; и возьмут меня к суду в скорых числах,в которых я не знаю, что чинить, понеже я доносиле. ц. в-ву многократно, а указа поныне не имею; и не знаю, что учинится со мною, а становятся мне та­кие великие убытки, а денег у себя не имею и не знаю, чем стало питаться: жалованье, выданное мне Ку­ракиным, я употребил на часть уплаты мастеро­вым людям, понеже и от оных мастеровых людей не имел я покою и ожидал також засаждены быти от них в тюрьму». И вновь, предчувствуя неладное, письмо заканчивает печальным вопросом: «Долго льмне еще быть здесь, в Англии?»

В конце июня вице-адмирал Петр Михайлов под­нял флаг на «Ингерманланде», авангард возглавил капитан-командор Меншиков. Не отставал царский любимец — и по делу успевал, и в морской карьере шагал. Брал здоровьем, хваткой и сноровкой, умом. Недавно заслужил от Петра звание подмастерья кора­бельного строения. Особо ценил его Петр за прозорли­вость. Приняв в подарок «Шлиссельбург», он подме­тил немало недостатков и высказал царю:

— Господин вице-адмирал, по моему разумению, капитана корабля надлежит назначать при закладке киля.

Петр внимательно слушал:

— Ну-ну, выкладывай.

— Ежели на корабле с той поры объявится хозя­ин, то он не допустит упущений в постройке. Ему ведь плавать.

Петр согласился сразу, и с той поры на новые ко­рабли командиров назначали при закладке корабля на стапелях…

Эскадра готовилась сняться с якорей, но случи­лась беда. Лето стояло жаркое, сухое, без дождей. Но­чью 27 июня разразилась гроза. Молния ударила в «Нарву». Корабль немедленно вспыхнул и через не­сколько минут взорвался. Погибло триста офицеров и матросов вместе с командиром. Случайно спаслись пятнадцать матросов, которых взрывом выкинуло за борт…

Вторую кампанию эскадра кораблей выходила в море под командой Петра. Галерный флот возглав­лял Апраксин.

Давно присматривался Петр к гавани Рогервик, недалеко от Ревеля. Место глубокое, но от штормовой волны защищено плохо. В этот раз эскадра после ма­невров отстаивалась здесь спокойно, задули ветры южных румбов.

На «Ингерманланд» прибыл старший флагман, ге­нерал-адмирал Апраксин, поднял свой флаг.

— Снимаемся с якоря, господин вице-адмирал, пора поглядеть на союзников, — сообщил он для по­рядка Петру.

— И себя показать нелишне, — задорно ответил вице-адмирал Петр Михайлов. — Нынче и Катеринушка должна в Ревеле объявиться.

На подходе к Ревелю доложили: парусники под английским и голландским флагами — двадцать два вымпела.

Петр первым разглядел адмиральские флаги и, опустив трубу, сказал Апраксину:

— Англичанин — адмирал, голландец — шаутбенахт. Салютовать им не будем, твой чин равный.

Адмирал Норрис так же внимательно наблюдал за русским флагманом.

Накануне отправки эскадры первый лорд Адми­ралтейства поучал адмирала:

— Вы первым удостаиваетесь чести понести флаг флота его величества в порты России. Помните, офи­циальное поручение вашей миссии — оградить наших купцов от шведских каперов. Вторая цель не менее существенная. Русский флот имеет десятки вымпе­лов. Кроме кораблей, они имеют сотни галер для высадки войск в Швеции. Но мы не можем допустить, чтобы царь Петр безнаказанно распоряжался на Бал­тике. Будьте готовы исполнить свой долг, если того потребуют интересы Англии…

Голландский флагман порядок соблюдал, привет­ствовал салютом русского адмирала. Апраксин веж­ливо ответил. Морские салюты, кроме чинопочита­ния, означают уважение к флагу государства…

Первыми наведались гости на корабль под цар­ским штандартом.

— Адмирал Норрис, шаутбенахт Дефет, — пред­ставились они Петру.

Оказалось, что они сопровождают большой кара­ван, около сотни купеческих судов, в Петербург.

— В прошлую кампанию мы понесли большие убытки от шведских каперов.

Петр согласно кивнул и похвалился:

— Нынче весной мы уже изловили пяток капе­ров, но брат Карл не унимается, не желает нашей обо­юдной торговли.

Потягивая вино из бокалов, гости благожелатель­но улыбались: хорошо, когда царственная особа зани­мается морским делом, понимает их…

Начались взаимные визиты, встречи. Распределя­ли, чтобы не было ущемления, кому первому играть утреннюю зорю, кому вечернюю. Первым начинал старший по званию. Апраксин и Норрис по чину ока­зались равными — Норрис играл утром, Апраксин — вечером…

Летняя погода ласкала теплом и штилем. Царь крепко держал в уме все приметные даты. Вспомнил, о прошлогодней виктории.

Первую годовщину Гангутской победы Петр отме­чал торжественным обедом. Приглашенные адмира­лы-союзники пили за здоровье государя и за россий­ский флот, а Норрис про себя подумал: «Как бы нам вскорости не разойтись контркурсами». Перед ухо­дом из Англии первый лорд Адмиралтейства преду­предил Норриса: «Присматривайтесь к русским ко­раблям и капитанам, оценивайте их мощь, осваивай­те гавани и рейды».