«Морская волшебница», или Бороздящий Океаны
Шрифт:
Приехав на побережье, она стала каждый день писать длинные письма о море своим друзьям, чье знакомство с этой стихией ограничивалось ежедневным созерцанием нескольких канав и прудов, кишащих карпами, да изредка — посещением полноводных плесов Сены, и, между прочим, поклялась посвятить своего младшего сына служению Нептуну. В надлежащее время, одержимая этими поэтическими бреднями, она добилась того, что юный кавалер был своевременно зачислен во флот, а вскоре, получая повышение за повышением, вне очереди стал капитаном корвета note 182 , о котором здесь идет речь, и был послан в Вест-Индию, дабы стяжать славу себе и своему отечеству.
Note182
Корвет
Кавалер Дюмон де ла Рошфор был храбр, но храбрость эта не имела ничего общего с выдержкой и самообладанием моряка. Вообще-то это был живой, веселый, беззаботный, разбитной и жизнерадостный юноша. Был он горд, как и подобает благородному человеку, и из гордости, к несчастью для вверенного ему корвета, презирал ту бессмысленную, на первый взгляд, морскую выучку, которая теперь была так необходима капитану «Прекрасной Фонтанж». Он блестяще танцевал, с очаровательной любезностью принимал у себя в каюте гостей и стал причиной смерти одного отличного моряка; оступившись, этот матрос упал за борт, а капитан бросился спасать его, сам не умея плавать, и из-за этой горячности команда вынуждена была оставить матроса на произвол судьбы и спасать своего капитана. Он писал очень милые сонеты и имел некоторое понятие о новейшей философии, которая тогда еще только готовилась озарить мир; однако такелаж судна и условия математической задачи в равной мере были для него лабиринтом, из которого он никогда не мог выбраться.
К счастью для всего экипажа, на «Прекрасной Фонтанж» был один офицер, уроженец Булони, достаточно разбиравшийся в морском деле, чтобы вести судно заданным курсом и удерживать капитана от безрассудных выходок. Судно было хорошей конструкции, красивое, с легким, стройным такелажем и славилось своей быстроходностью. У него был один-единственный недостаток: подобно своему капитану, оно не имело достаточной солидности, чтобы противостоять превратностям и опасностям той бурной стихии, для которой было предназначено.
Теперь противников разделяло не более мили. Ветер был устойчив и достаточно свеж для всех маневров морского боя, а море — вполне спокойно, чтобы уверенно и точно управлять судном. «Прекрасная Фонтанж» шла уже курсом на восток, с попутным ветром и легким креном в сторону неприятеля. «Кокетка» шла другим галсом, имея крен в противоположную от неприятеля сторону. На обоих судах были убраны все паруса, кроме марселей бизани и кливеров, но высокие паруса француза трепетали на ветру, словно какие-то фантастические одежды. И здесь и там на палубах не было ни души, но темные фигурки, усеявшие каждую мачту, свидетельствовали, что проворные марсовые готовы делать свое трудное дело даже среди грохота и опасностей надвигавшегося боя. Раз или два «Прекрасная Фонтанж» поворачивалась носом прямо к противнику, но потом снова брала круче к ветру и ложилась на прежний курс, величественная в своей красоте. Надвигалась минута, когда оба судна должны были встретиться, сблизившись на расстояние мушкетного выстрела друг от друга. Ладлоу, зорко следивший за каждым движением противника и каждым порывом ветра, поднялся на ют и в последний раз оглядел горизонт в подзорную трубу, пользуясь тем, что судно еще не окутал пороховой дым. К своему удивлению, он увидел вдали над морем, с наветренной стороны, белую пирамиду, парусов. Паруса были ясно видны невооруженным глазом, и никто не заметил их раньше лишь из-за лихорадочных приготовлений к бою. Подозвав штурмана, Ладлоу спросил, что это, по его мнению, за судно. Но Трисель признался, что даже его наметанный глаз видит только одно: это корабль, идущий под всеми парусами с попутным ветром. Однако, вглядевшись пристальнее, бывалый штурман добавил, что паруса у него прямые, как у крейсера, но о размерах его пока что судить трудно.
— Возможно, это легкое судно под брамселями и лиселями, но может статься, что мы видим лишь верхние паруса какого-нибудь большого судна… Глядите, капитан, француз тоже его увидел и поднял сигнал!
— Взгляните в подзорную трубу! Если незнакомец ответит, у нас останется одна надежда — на быстроходность крейсера.
Оба они снова пристально и тревожно осмотрели верхние снасти далекого судна, но ветер мешал увидеть, переговаривается ли оно с
— Приготовиться, друзья! — скомандовал Ладлоу тихим, но твердым голосом. Сам он остался на юте, а штурману знаком приказал спуститься на палубу. Мы откроем огонь после первого их выстрела!
Все замерли в напряженном ожидании. Два стройных корабля неодолимо стремились вперед, они были уже в пределах досягаемости человеческого голоса. На «Кокетке» царила такая глубокая тишина, что вся команда ясно слышала, как плещет вода под ее носом, словно глубоко вздыхает какое-то чудовище, собираясь с силами перед могучим прыжком. Зато на корвете не смолкали громкие крики. Когда оба судна вышли друг другу на траверз, было слышно, как молодой Дюмон в рупор приказал открыть огонь. Ладлоу презрительно усмехнулся. Команда, готовая повиноваться малейшему движению капитана, не сводила с него глаз. Вот он поднял свой рупор, и словно по воле самого судна все пушки выпалили разом. Почти тотчас же последовал ответный бортовой залп, и противники понеслись в разные стороны.
Ветер отнес дым назад, к англичанам, и клубы его, ненадолго окутав палубу, поднялись к парусам и уплыли прочь вслед за взрывной волной. Сквозь грохот пушек послышался свист ядра и треск дерева. Проводив взглядом вражеский корабль, который продолжал идти прежним курсом, Ладлоу с юта стал нетерпеливо осматривать такелаж.
— Что случилось, сэр? — спросил он у Триселя, чье хмурое лицо только теперь показалось сквозь клубы дыма. — Какой это парус так сильно полощет?
— Ничего страшного, сэр, ничего страшного… Эй, вы, пошевеливайтесь живей, помогите закрепить снасти на фока-рее! А то ползаете, как улитки, танцующие менуэт! Ядро сорвало фор-марса-шкот с подветренного борта, сэр. Но мы живо опять расправим крылышки… Вяжи его, ребята, покрепче! Вот так. Да вытяните булинь! Эй, рулевой, одерживай, слышишь, одерживай!
Дым рассеялся, и капитан быстро оглядел судно. Трое или четверо марсовых уже поймали полощущий парус и, усевшись на ноке фока-рея, крепили его. В других парусах чернели одна-две дыры да кое-где болтались мелкие снасти, оборванные ядром. Повреждений в кормовой части крейсера капитан не заметил.
На палубе картина была иная. Немногочисленная прислуга торопилась перезарядить пушки, орудуя прибойниками и банниками со всем напряжением сил, на какое люди способны в трудную минуту. Олдермен никогда не был так поглощен своими счетными книгами, как теперь — обязанностями канонира; юноши, которым пришлось поручить командование батареями, охотно делились с ним своими знаниями и опытом. Трисель стоял у шпиля, хладнокровно отдавая команды и следя за тем, как матросы исправляют повреждения, — он глядел вверх, не замечая ничего вокруг. У Ладлоу сжалось сердце, когда он увидел на палубе кровь — убитый матрос лежал совсем близко, до него можно было дотянуться рукой. В обшивке, куда угодило смертоносное ядро, зияла дыра, палуба была пробита.
Решительно сжав губы, капитан «Кокетки» перегнулся через поручни и взглянул на рулевого. Матрос, крепко держа штурвал, стоял выпрямившись, бесстрастный взгляд был направлен на шкаторину переднего паруса так же неуклонно, как стрелка компаса указывает на север.
На все это Ладлоу потребовалось не более минуты. Несколько быстрых взглядов — и ему все стало ясно, причем он ни на секунду не терял из виду французский корвет. А тот уже делал поворот оверштаг. Необходимо было немедля произвести ответный маневр.
Едва Ладлоу отдал команду, как «Кокетка», словно чуя опасность, быстро удалилась, уходя от вражеского продольного огня note 183 , а когда французский корвет готов был снова дать бортовой залп, она уже могла ответить ему тем же. Суда снова сблизились и, выйдя на траверз друг другу, изрыгнули пламя.
Ладлоу видел сквозь дым, как тяжелый рей на корвете закачался под ветром и грот-марсель, заполоскав, стал биться о мачту. Спустившись с юта по только что оборванной ядром снасти, он стал на шканцах рядом со штурманом.
Note183
Продольный огонь — самый опасный, так как пушечное ядро при этом приносит наибольшие разрушения.