Шрифт:
Глава I
Раз это будет решено, он будет пить только горькую волну.
В американских нравах заметно какое-то однообразие, которого не встречаешь в Старом Свете. Только внимательный наблюдатель несколько отличит американца восточного от американца западного, жителя северного от южного, янки от обитателя центра Соединенных Штатов, бостонца, манхэттенца и филадельфийца. Но когда подумаешь о многочисленности племен, составляющих один народ, и об обширном материке, который они занимают, то еще удивишься тому племенному сходству, которое существует между ними.
Однако несмотря на этот общий характер американского общества, есть исключения из
В то время как соседние графства потеряли почти совершенно свой отличительный характер, Суффолк, одно из трех, которые охватывают территорию Лонг-Айленда и которые составляют самые старинные графства, нисколько не изменился. Суффолк остался Суффолком. Население этого графства происходит от английских пуритан, которые эмигрировали в Америку.
Прибавим, что Суффолк имеет только один приморский порт, хотя его берега гораздо пространнее, нежели остальной части Нью-Йоркского штата. Притом это не порт для общей торговли, потому что он наполнен только китоловными судами, и китовая ловля, этот трудный и еще не доведенный до совершенства промысел, составляет занятие его жителей.
Для китоловного судна необходимо, чтобы на нем был такой же порядок, как в полку или на военном корабле. Этот дух порядка существует во всех гаванях, где преимущественно занимаются ловлей китов. Таким образом, в 1810 году, времени, с которого начинается эта повесть, в Саг-Харборе не было ни одного человека, посвятившего себя этому занятию, которого не знали бы не только его товарищи по опасностям, но и все окрестные женщины и девушки. Китоловный порт, да позволят нам это выражение, ничего не значит без населения, занимающегося ловлей китов, и Нью-Йорк очень редко успевал в подобных предприятиях, хотя обращался к китоловным портам, чтобы подыскать там офицеров, способных к командованию этими экспедициями. В успехе есть нравственная сторона, и когда счастливая ловля отзовется во всех жилах местного интереса (да простят нам эти слова), то на долю смелого и неустрашимого гарпунщика, для противника и победителя морских чудовищ, выпадают народная слава, любовь, восторг и даже приятные улыбки.
Лонг-Айленд на востоке раздваивается и представляет, так сказать, две оконечности, из которых одна носит название Ойстер-Понда, тогда как другая, простираясь к Блок-Айленду, составляет мыс Монтаук. Между двумя концами вил, которые образует Лонг-Айлендский остров, находится Шелтер-Айленд, остров, лежащий между единственным в графстве Суффолк портом Саг-Харборским и совершенно сельским деревенским видом подле морских волн берега Ойстер-Понда. В первых годах текущего столетия было очень трудно найти округ более отдаленный, оазис менее многолюдный, чем Ойстер-Понд. Нужен был взгляд купца, чтобы связать эту уединенную косу земли с другими берегами и открыть сообщение между Ойстер-Пондом и остальной Америкой. Надо было воспользоваться водами, которыми Ойстер-Понд был почти окружен и из препятствия сделать средство сообщения. И теперь Ойстер-Понд находится на пути между двумя большими американскими рынками. Это было пагубным и смертельным ударом, нанесенным уединению, простоте, оригинальности этой стороны, этому уединенному на морском берегу полю, очень близкому к большому порту, от которого, однако, оно было отделено и находилось в стороне.
Был один из прекраснейших дней сентября месяца и воскресенье. Подле одной из набережных Ойстер-Понда можно было заметить шхуну, которую спустили совсем недавно и оснащение которой еще не кончили, что было заметно по парусам. Работа по причине праздника была отложена и особенно потому, что шхуна принадлежала приходскому дьякону Пратту, который жил в доме, стоящем в полумиле от берега, и владел несколькими угодьями, от которых получал довольно хороший доход.
Есть два рода дьяконов, одни духовные, другие мирские. Пратт принадлежал к последнему роду, который процветал у просвитериан. Мелочная расчетливость и скупость Пратта были всем известны. Пратт наружно был благочестив, но с ним боялись иметь дела, не потому, чтобы он мог обмануть, но потому, что он был жесток и если и не обманывал прямо, так зато редко приносил малейшую жертву благородному чувству.
Пратт был так стар, что уже интересовались завещанием, которое он мог бы сделать. С ним жила племянница, единственная дочь и сирота его брата Израиля Пратта. Она была столь же бескорыстна, как ее дядя скуп, и часто он упрекал ее за милостыню и благотворительность или за услужливость, которые он называл расточительностью. Но Мария, казалось, не слушала замечаний своего дяди и продолжала исполнять свою обязанность с приятностью и кротостью. Окрестные кумушки думали, что Пратт не оставит своего богатства бедной Марии, но отдаст его церкви.
Суффолк первоначально был заселен эмигрантами из Новой Англии, и в нем остались те же нравы, как и в Коннектикуте. Там небольшие услуги, за которые в других местах ничего не берут, очень тщательно вносятся в счетную книгу.
Самый язык заражен этим корыстолюбивым чувством. Если провести несколько месяцев у друга, то, следуя обыкновенному английскому выражению, это называется не посещением, а наймом: считают самым естественным платить другу так же, как и в гостинице. Даже было бы очень неблагоразумным остановиться на несколько времени в доме Новой Англии и не дать расписки в виде обеспечения на случай, если уезжая не можешь заплатить за свои расходы. Обычаи дружбы и откровенности, которые существуют везде между друзьями и родственниками, здесь совершенно неизвестны, и каждая услуга оценена.
Однако же рядом с этими обычаями есть качества, смягчающие их строгость, о которых потом мы будем иметь случай говорить.
Мария совсем не подозревала этого, но привычки, скупость, неопределенная надежда, что молодая девушка может вступить в выгодный брак, который некогда позволит возвратить свои расходы, заставили Пратта деньги, затраченные на ее воспитание, содержание или удовольствия, вносить в расходную книгу, которую он вел с особенной точностью. Что касается чувства личного достоинства, которое не позволяет человеку действовать таким образом, так оно было ему совершенно чуждо. В то время, с которого начинается эта повесть, тайный счет дяди для его обожаемой племянницы дошел за издержки на воспитание, содержание, квартиру, стол, расходные деньги до тысячи долларов, которые были действительно израсходованы. Пратт был низко и гнусно скуп, но честен. В счете не было ни одной копейки лишней, большая часть статей, за которые он мог бы требовать уплаты, были подведены под очень скромные итоги.
Глава II
Черт возьми! Я видел, как ваша племянница оказывала больше внимания слуге графа, чем когда-либо оказывала мне; я видел ее в винограднике.
В воскресенье, о котором идет речь, Пратт отправился, как обыкновенно, в молельню своего прихода, но вместо того чтобы оставаться там и выслушать проповедь, которую говорят после полудня, он сел в тележку и воротился домой.
Довольно красивый двухэтажный дом, выстроенный по обычаям графства Суффолкского из дерева, на краю луга и богатого плодового сада, в котором заметны были четыре длинных ряда прекрасного орешника, был жилищем Пратта.
Мария стояла на крыльце и, казалось, ждала с нетерпением своего дядю. Он передал вожжи негру, который не был уже невольником, но, происходя от давнишних невольников Пратта, согласился поселиться подле фермы, на которой он работал за половинную цену.
— Ну, — сказал Пратт, подходя к своей племяннице, — каково ему теперь?
— О, дядюшка, я считаю невозможным, чтобы он выздоровел, и прошу вас послать в порт за доктором Сэджем.
Мария говорила о Саг-Харборском порте, в котором доктор, названный ею, пользовался заслуженной известностью.