Морские львы
Шрифт:
— Вы всегда добры, доктор, но Дагге…
— Этот человек называется Дагге? — спросил доктор.
— Так он называет сам себя, хотя никогда нельзя верить словам подобных людей.
— Это правда. Но если имя этого человека действительно Дагге, то он, должно быть, из Виньярда. Там много Дагге.
— Есть Дагге и в Коннектикуте, я уверен.
— Колыбель этого рода — Виньярд. Во взгляде этого человека есть что-то виньярдское. Я уверен, что он давно там не был.
Пратт задыхался. Он видел, что ему предстоит спор, которого он больше всего боялся. Он отпрянул назад, как будто к его груди приставили шпагу.
В это время на крыльцо вышла Мария.
— Ему очень плохо, любезная Мария, — сказал доктор, садясь на одну из скамей, — и я не могу подать никакой надежды. Если у него есть друзья, которых он жаждет видеть, и если есть дела, которые надо кончить, то ему надобно сказать правду, и притом немедленно…
— Он уже давно не слыхал о своих друзьях, — прервал Пратт, которым до того овладела жадность, что он позабыл всякую осторожность и не побоялся выдать даже то, что ему было известно, где родился больной. Он прибавил при этом, что моряк уже более пятидесяти лет не был в Виньярде, но что во все это время там о нем также ничего не слыхали.
Доктор заметил противоречие в словах Пратта, и это заставило его задуматься; но он был слишком умен, чтобы это обнаружить. Напились чаю, и доктор удалился.
— Надо уведомить его друзей, — сказал он, когда они шли к берегу, возле которого стояло совершенно готовое к отъезду судно? — нельзя терять ни одного часа. Корабль «Бриллиант» (капитан Смит) должен отвезти в Бостон груз деревянного масла и завтра же отправляется. Мне стоит написать только одно слово с этим кораблем, и держу десять против одного, что письмо, адресованное на имя Дагге, не может не дойти к кому-нибудь из его родных.
Предложение доктора бросало Пратта в холодный пот, но он не смел ему противоречить. Он купил «Морского Льва», пригласил Росвеля Гарнера и израсходовал значительную сумму денег в надежде запустить руку в дублоны, уже не говоря о мехах, и вдруг все эти расчеты могли уничтожиться благодаря вмешательству родных. Оставалось только одно средство — терпение, и Пратт постарался им запастись.
Пратт проводил доктора только до границ своего фруктового сада. Члену молельни было неприлично выходить в субботу из дому. Лишь только доктор ушел, Пратт вернулся в жилище вдовы Уайт. Тут он устроил больному новый долгий, утомительный допрос. Бедный Дагге очень устал от этого разговора, но мнение, высказанное доктором Сэджем, что смерть старого матроса близка, и боязнь приезда родных из Виньярда сильно подействовали на ум Пратта. Если бы ему удалось теперь узнать самое главное, «Морской Лев» мог бы выиграть довольно времени у своих противников, даже если бы Дагге открыл тайну другим, и новый корабль отправился бы в экспедицию. Шхуна Пратта готова была отплыть, а для снаряжения другого судна нужно было еще время.
Но Дагге оказался не откровеннее прежнего. Он вернулся к своему первому рассказу об открытии островов, на которых находились тюлени, и много говорил о смирном нраве и большом количестве этих животных. Человек мог ходить среди них, и они не боялись его. Одним словом, экипаж, составленный из отборных моряков, мог бы их перебить, содрать кожу и собрать жир, и это было бы похоже на простое собирание долларов на дороге.
Этот рассказ еще более возбудил алчность Пратта. Никогда еще любовь к наживе не овладевала так Праттом, как сейчас.
Дагге ничего не скрыл от Пратта, исключая широты и долготы места. Все искусство Пратта, а оно было велико, было бессильно, чтобы выманить у моряка эти данные, а без них и все сведения были бесполезны. Старик, стараясь завладеть тайною, получил такую же сильную лихорадку, как и Дагге, но все было напрасно.
Глава IV
На другой день в доме Пратта все встали очень рано. Едва солнце выплыло из-за горизонта, Пратт и Мария встретились на крыльце дома.
— Вот вдова Уайт, и она кажется очень озабоченною, — сказала племянница. — Я боюсь, что больному сделалось хуже.
— Вчера вечером, — сказал дядя, — ему было лучше, хотя он от разговора немного устал. Этот Дагге большой болтун, уверяю тебя, Мария!
— Он не будет более болтать, — вскричала вдова Уайт, расслышавшая последние слова Пратта. — Он более ни скажет ни хорошего, ни худого.
Пратт был так поражен этой новостью, что онемел. Вдова терпеливо передала все подробности происшествия. Оказалось, что Дагге умер ночью. Непосредственной причиной смерти было удушье, как это часто бывает в последней стадии чахотки. Так как в смерти Дагге не было ничего необыкновенного, то не было нужды и в приглашении властей. Оставалось только отдать необходимые приказания относительно погребения и тщательного сбережения имущества умершего. Пратт велел перенести к себе чемодан Дагге, вынув предварительно ключ из кармана жилета покойного, а потом распорядился погребением. Тело оставалось в доме вдовы Уайт, и уже на другой день утром его отнесли на кладбище.
И только тогда Пратт успокоился, считая себя единственным обладателем тайны Дагге. В его распоряжении были карты, и Дагге уже более никому не мог показать их. Если друзья умершего узнают об его смерти и приедут за его имуществом, то очень вероятно, что они не найдут никаких сведений об островах, изобилующих тюленями, или богатствах, скрытых пиратом.
Пратт увеличил свою обычную предосторожность и даже уплатил из своего кошелька долг умершего вдове Уайт — десять долларов. Чтобы избежать подозрений, которые могла возбудить такая необычная с его стороны щедрость, он пояснил, что обратится к родственникам матроса, а в том случае, если они не смогут заплатить его издержек, он велит продать имущество покойного. Он также заплатил за гроб и могилу, как и за довольно значительные издержки по погребению.
Чемодан был перенесен в большой кабинет, выходивший в спальню Пратта. Когда он свел все счеты, то с ключем в руке отправился туда. Для Пратта была особенно торжественна та минута, когда он открыл чемодан. То, что осталось в чемодане, было приноровлено к теплому климату и носило следы долгого употребления. Кроме того, в нем были две морские карты, испачканные и разорванные, на которые Пратт набросился, как ястреб на свою добычу.
Но в эту минуту он ощутил такую дрожь, что был принужден сесть в кресло и немного отдохнуть.
Развертывая первую карту, Пратт увидал, что это была карта южного полушария. На ней ясно было обозначено несколькими чернильными точками три или четыре острова… с широтою и долготою, написанными по краям.
Пратт едва дышал. Его руки тряслись. Успокоившись, он переписал широту и долготу в записную книжку, которую всегда носил с собой, потом сел и тщательно выскоблил перочинным ножиком на морской карте обозначение островов и цифры, которые на ней находились. Окончивши это, он почувствовал себя облегченным от большой тяжести. Но это было еще не все.