Морские люди. В двух частях
Шрифт:
Получилось очень даже хорошо, решили они. Гвоздики, конечно, малость того, подкачали, попались не совсем такие, какие хотелось бы, но главное не подарок, а внимание. Пусть.
Видимо главный боцман был прав, потому что когда Борисов пришел домой, Ольга при виде цветов счастливо завопила и повисла у него на шее, а баба Шура тотчас кинулась в комнаты и появилась с хрустальной вазой. Цветы бережно поставили на середину стола. Ольга успела незаметно переодеться в нарядное платье, ей не сиделось на месте, она проворно сновала из кухни в комнату, гремела кастрюльками.
– Такой хозяйки я давно не видывала. Молодец, просто молодец.
Когда баба Шура наливала воду в рукомойник, Клим, уже по пояс раздетый крикнул, что их сегодня вечером ждут в гости. Ольга выглянула во двор, удивилась:
– В гости? Зачем? Рано утром ты снова уйдешь неизвестно на сколько дней. Нет, лучше побыть дома. Сейчас поедим, плохо, что ли.
– Понимаешь, товарищ по службе позвал, мы с ним живем в одной каюте. Тебе же надо с кем-то познакомиться. Люди они семейные, неплохие.
Баба Шура поддержала его:
– Почему бы не сходить, доченька? Прогуляйтесь, прогуляйтесь. Но долго там не засиживайтесь, чай, свой угол имеется.
Клим решил пойти одетым в гражданское. Петрусенко привык видеть его в форме, вот, наверное, удивится. Костюм по сравнению с тужуркой, казалось, висел мешком, был чересчур просторным что ли. Пришлось даже пошевелить плечами. Нет, вроде все нормально. Полное спокойствие пришло, когда галстук привычно плотно обхватил шею. Ольга озабоченно крутилась у зеркала. Как иначе, не хухры-мухры, шли к сослуживцам.
Баба Шура проводила постояльцев за калитку, отозвала его в сторону, сунула семисотграммовую бутылку:
– Домашняя настойка, еще в прошлом году делала, черемуховая. Знаю я вас, мужиков! Ну, счастливо. Приходите скорей, ждать буду.
Легко вздохнув, Ольга взяла Клима под руку:
– Давай, потренируюсь.
– Ты о чем?
– А вот напьешься, я тебя пьяного домой поведу.
Она ступала легко, маленькими шажками. Клим чувствовал тепло ее плеча, было приятно и он уже жалел, что не остались дома.
– Я написала письма, теперь мамы знают, что мы устроились. Одно плохо, утром тебе на службу, я опять буду одинешенька. Жалко. Потом, когда появишься, не знаю.
– Я тоже. Когда отпустят. Хочешь, убегу.
– Не бегай, не надо. Я раньше такая дурочка была, до замужества. Думала, что военные живут совсем по-другому. Ну, как в кино, например. Каждый вечер мужья домой приходят и только когда корабль в море, жены сидят одни.
– Тебе, наверное, скучно.
Нет, ей, выросшей в маленьком поселке, не было скучно. Просто раньше она не задумывалась над тем, как это можно мужу и жене, людям семейным, жить без собственной крыши над головой. Оказывается, в гарнизоне квартир на всех нет. Детский сад и школа перегружены. В магазине ни колбасы, ни мяса, ни молока, ни яиц. За всеми свежими продуктами надо ехать в райцентр, к гражданским.
Она слышала по телевизору, по радио, что военные имеют все необходимое и верила этому. Оказывается, данные красивые слова не имеют никакого отношения к житейским условиям. Что, трудно решить столь существенные для людей вопросы? Пусть одним кораблем там, самолетом будет меньше, зато на такие деньги много чего можно построить: квартиры, детские сады, школы, даже производственные предприятия. Вон сколько жен сидит без дела.
– Клим, будет у нас ребенок и не увидит он много чего. В здешний детсад знаешь, какая очередь? Придется вести его к бабы Шуриной соседке, она нянчит на дому. Подрастет сын, пойдет в школу, а там классы маленькие, ни спортзала, ни пособий учебных. Хуже, чем в нашем поселке, даже школой назвать стыдно. Ходила я туда, интересовалась насчет работы. Плохо живете, товарищ Климентий Иванович.
– Мы что, мы живем хорошо. Лично у меня на корабле есть каюта. Был такой адмирал в царское еще время, звали его Степаном Осиповичем по фамилии Макаров. Так он говорил, что в море - дома, на берегу - в гостях.
– Тогда зачем жениться? Плавали бы на своих кораблях в свое удовольствие, как эгоисты.
– Эй, послушай, ты пока еще не все понимаешь, язык надо придержать, или это тебе трудно сделать? Не забывай никогда, ты теперь наша, военной породы. Тебе не положено хаять Вооруженные силы.
Кажется, дело шло к крупной ссоре. Молодые обязательно разругались бы вдрызг, хорошо, что гарнизон невелик и они уже подошли к дому, где жили Петрусенко.
СТЫЧКА
Швартовы отдали утром, обедали уже в море. Клим не стал задерживаться за столом, пришел в каюту, задраил иллюминатор, залез на свою койку на втором ярусе, скороговоркой прошептал: "Спать-спать-спать-спать" и закрыл глаза. Привычный ко сну после обеда организм, покачивание корабля на широкой волне, убаюкивающее пение турбин сделали свое дело. Он уснул и проснулся через два часа, свежий и веселый. Петра Ивановича не было. "Люди уже пашут по-черному, трум-турум-турум", - запел он.
– "Вперед, труба зовет, трум-трум".
Клим направился на боевой пост гидроакустиков, но сразу начать работу не пришлось, из-за очень даже серьезного скандала. Соколики ругались. После яркого коридорного света тусклые плафоны боевого освещения не давали возможности как следует разглядеть лица разошедшихся моряков. Собственно в этом особой нужды не было. Мичман по голосу великолепно различил матроса Иванова, кричавшего в полную силу легких:
– А я тебе говорю, что правильно он сделал, понял? И пошел ты со своим карканьем в баню, понял?
– Чего орешь? Ну чего ты орешь? Успокойся!
– не менее возбужденно отвечал старшина второй статьи Карнаухов.
– Вот увидишь, достанется главному боцману по первое число. Мало не покажется. Как бы его с корабля за такие дела не турнули.
– Кого, Иваныча? За твоего поганого Зверева и с корабля? Ну тогда это барахло железно за бортом будет, ребята спустят.
Остальные молчали, но Клим почувствовал, что они следят за спором с большим вниманием. Иванов охрип, видимо, долго воевал с Карнауховым.