Морские повести и рассказы
Шрифт:
Медленно она повернулась, прошла вдоль берега и вступила в заросли.
— Вздумай она подняться на борт, я бы, кажется, попытался ее пристрелить, — нервничая, сказал человек с заплатами. — В течение последних двух недель я каждый день рисковал жизнью, не позволяя этой женщине войти в дом. Однажды она пробралась и подняла шум из-за этих жалких лохмотьев, которые я достал из чулана, чтобы починить свой костюм. Вид у меня был непристойный. А она, должно быть, из-за этого взбесилась и, как фурия, целый час говорила что-то Куртцу, то и дело указывая на меня. Я не понимаю наречия этого племени. На мое счастье, Куртц в тот день чувствовал себя очень плохо, а не то быть беде. Не понимаю… Да, это превышает мое понимание. Но теперь все кончено.
В эту минуту я услышал глубокий голос Куртца за занавеской:
— Спасти меня! Спасти слоновую кость, хотите вы сказать. Не убеждайте меня. Спасти меня! Да ведь мне пришлось спасать вас. А теперь вы мне мешаете. Болен! Болен! Не так сильно болен, как вам хочется думать. Ничего! Я еще проведу свои планы. Я вернусь и покажу вам, что может быть сделано. Вы с вашими идеями мелких торгашей — вы мне мешаете. Я вернусь. Я…
На палубу вышел начальник. Он удостоил взять меня под руку и отвести в сторону.
— Плох, очень плох, — сказал он и счел нужным вздохнуть, однако не старался сохранить скорбный вид. — Мы для него сделали все, что могли, не так ли? Но что толку скрывать? Фирме мистер Куртц принес больше вреда, чем пользы. Он не понимал, что время для энергичных выступлений еще не пришло. Осмотрительность, осмотрительность — вот мой принцип! Мы должны действовать осторожно. Теперь этот округ временно для нас закрыт. Печально! Это повредит торговле. Я не отрицаю, что на станции имеются колоссальные запасы слоновой кости — главным образом, ископаемой. Мы должны ее спасти во что бы то ни стало… Но посмотрите, какое создалось опасное положение. А почему? Потому что метод его нерационален.
— Вы это называете «нерациональным методом»? — спросил я, глядя на берег.
— Конечно! — воскликнул он с жаром. — А вы?..
— Никакого метода не было, — пробормотал я, помолчав.
— Совершенно верно, — обрадовался он. — Я это предвидел. Он проявил полную неспособность соображать. Мой долг — сообщить об этом куда следует.
— О, — сказал я, — этот парень… как его зовут?., кирпичник составит для вас отчет, достойный того, чтобы его прочитали.
Начальник был, видимо, сбит с толку. Мне же казалось, что никогда еще я не дышал таким отравленным воздухом, и мысленно я обратился к Куртцу, ища успокоения… да, успокоения.
— И тем не менее я считаю, что мистер Куртц — замечательный человек, — сказал я внушительно.
Он вздрогнул, посмотрел на меня холодным тяжелым взглядом и сказал очень спокойно:
— Был замечательным человеком, — и повернулся ко мне спиной.
Час немилости пробил: я был отнесен в одну рубрику с Куртцем как сторонник методов, для которых время еще не пришло; я не знал о рациональных методах! Но все-таки я мог хотя бы делать выбор из кошмаров.
Собственно говоря, в поисках успокоения я обратился к дикой глуши, а не к мистеру Куртцу, который — против этого я не мог протестовать — был все равно что похоронен. И мне почудилось, будто я тоже погребен в могиле, полной необъяснимых тайн. Я чувствовал невыносимую тяжесть, навалившуюся мне на грудь, вдыхал запах сырой земли, ощущал власть гниения и тьму непроницаемой ночи… Русский тронул меня за плечо. Я слышал, как он (юрмотал:
— Брат-моряк… не мог утаить… сведения, которые повредят 1«путации мистера Куртца…
Я ждал. Видимо, для него мистер Куртц еще не лежал в моги- iic. Я подозревал, что он считает мистера Куртца одним из бессмертных.
— Ну что ж! — сказал я наконец. — Говорите начистоту. Выходит, что я — друг мистера Куртца… до известной степени.
Весьма официально он мне сообщил, что, не занимайся я одной с ним «профессией», он сохранил бы все в тайне, не заботясь о последствиях. Он подозревал, что к нему недоброжелательно относятся эти белые, которые…
— Вы правы, — перебил я, припоминая подслушанный мною разговор. — Начальник считает, что вас следовало бы повесить.
Он встревожился, и это меня сначала позабавило.
— Лучше мне потихоньку убраться с дороги, — сказал он задумчиво, — Для Куртца я больше ничего не могу сделать, а они всегда сумеют найти предлог. Что может их остановить? Военный пост находится на расстоянии трехсот миль отсюда.
— Да, — отозвался я, — пожалуй, лучше вам уйти, если есть у вас друзья среди этих дикарей.
— Друзей много. Они — люди простые, а мне, вы знаете, ничего не нужно…
Он стоял, покусывая губы, потом добавил:
— Я не хочу, чтобы какая-нибудь беда случилась с этими белыми. Конечно, я думал о репутации мистера Куртца, но вы — брат — моряк, и…
— Ладно, — сказал я, помолчав. — Я позабочусь о репутации мистера Куртца.
Тогда я не знал, сколько правды было в моих словах. Понизив голос, русский сообщил мне, что это Куртц отдал распоряжение напасть на пароход.
— Иногда ему невыносимо было думать, что его увезут… а потом снова… Но я таких вещей не понимаю. Я человек простой. Он думал, что это вас испугает — вы решите, что он умер, и повернете назад. Я не мог его уговорить. О, я натерпелся за этот последний месяц!
— Ладно, — сказал я, — теперь все в порядке.
— Да-а, — протянул он, видимо, не совсем успокоенный.
— Благодарю вас, — сказал я. — Я буду держаться настороже.
— Но вы будете молчать? — с тревогой спросил он. — Подумайте, как пострадает его репутация, если кто-нибудь…
Торжественно я обещал ему хранить тайну.
— Тут неподалеку меня ждет каноэ с тремя чернокожими. Я уезжаю. Не можете ли вы дать мне несколько патронов для марти ни?