Морские тайны древних славян
Шрифт:
"Чем привлекает к себе пасека разных людей?
В вождении пчел есть что-то от спорта. Кроме того, каждый пчеловод, конечно, охотник. Охотник за взятком.
Не потому ли некоторые любители сейчас возвращаются к бортничеству?
"Что заставляет современного бортника дорожить этим занятием?" — размышляет Евгений Михайлович Петров, всю жизнь посвятивший изучению "Башкирской бортевой пчелы" (так названа его опубликованная в 1980 году книга). И отвечает вполне основательно: "Не только ради добычи проводит он свой досуг в лесу с бортями, так же как, допустим, и любитель-рыболов не корысти ради просиживает выходной день с удочкой на речке. Для бортника бортничество увлекательное, волнующее занятие, тесное общение с лесной природой и здоровое физическое упражнение". Петров не упускает
Из этого явствует, что бортничество наиболее хорошо приспособлено именно к горно-лесистой местности, а следовательно, и должно было зародиться там. Причем леса эти должны состоять из мощных вековых деревьев, ведь если глубина бортей достигала полметра, то и стволы деревьев на высоте двух-трехэтажного дома должны были иметь, как минимум, метровый диаметр.
Из истории известно, что тюркские предки башкир жили когда-то в лесных районах горного Алтая. Может, там и зародилось бортничество? Однако если бы это было так, то мы обязаны были бы признать, что и предки славян тоже были когда-то жителями Алтайских гор. Однако никаких сведений или хотя бы намеков на что либо подобное в исторической науке нет. Нет никаких сведений о распространении бортничества и у самих алтайцев.
Больше того, Дороти Гальтон, автор книги "1000 лет пчеловодства в России" (вышла в Лондоне в 1971 г.), работает над новым сочинением, которое, возможно, будет озаглавлено "10 000 лет ульевого пчеловодства в Старом Свете". Оказывается, на территории Южной Сибири и в Средней Азии пчелиные ульи были известны еще в VIII тысячелетии до н. э., а особенно широко распространились в III тысячелетии. Однако из этого должно следовать, что, во-первых, ульи, вероятно, появились раньше бортей, а во-вторых, что в Южной Сибири бортничества, по-видимому, не было. Ибо абзацем раньше мы читаем: "Три-две тысячи лет назад, да и позднее "своим" в лесу для роя становилось дерево с естественным дуплом, причем обязательно дерево живое: летом в нем пчелы меньше страдают от зноя, а зимой холода не так страшны, как в сухом. Но уже тысячу лет назад "своим" для роя могло оказаться и дерево с искусственно выдолбленным дуплом, которое называлось бортью, устроители его — бортниками, а участок, где расположены борти, — бортным ухожьем" [10]. Из этого следует, что ко времени появления бортничества в Сибири уже четыре тысячи лет существовали ульи.
Следовательно, этот промысел зародился в каком-то ином горно-лесистом месте.
И здесь на ум снова приходит разговор между гурским вождем и вождем тюрок: "Вы тюрки, а мы гурцы. Мы не можем жить вместе". Гурцы были народом аборигенным и оседлым, а тюрки — пришлыми кочевниками. Экономические культуры — совершенно разные.
Отсюда страх за то, что одна из этих культур вытеснит или подавит другую. "Однако в походы ходили вместе", — говорил Гумилев. Так вот экономическая культура башкир гармонично объединяет в себе как раз обе эти системы: культуру степного скотоводства, дающего мясо, шкуры и шерсть, молоко и знаменитый кумыс, и культуру оседлого земледелия — бортничество, дающее мед, причем в громадных количествах.
Все это заставляет нас предположить, что бортничество как уникальная сельскохозяйственная культура могла возникнуть именно в горах Гиркании, там, где на крутых склонах горного хребта Эльбурс растут густые, дремучие и могучие субтропические леса, колышатся тучные травы и бьют прозрачные горные ключи. Там, где тяжело развернуться плугу, но громадное раздолье для пчелы. И там, где, как считает автор, жили венедские предки как башкир, так и славян.
И еще несколько существенных замечаний.
Во-первых, бортничество является исключительной и уникальной сельскохозяйственной системой, ибо резко отличается от других видов сельского хозяйствования тем, что не насилует, не калечит и не уничтожает природу, а, наоборот, максимально в нее вписываясь, существенно ее улучшает. Действительно, если земледелие и скотоводство приводят к деградации почв, то бортничество всемерно улучшает природу, так как наращивание массы пчел приводит к интенсивному опылению близлежащих растений и, следовательно, к увеличению их продуктивности.
Во-вторых, бортничество при всем этом имеет удивительную продуктивность.
Чтобы не быть голословными, снова обратимся к работе Е. Васильевой и И. Халифмана: "Итальянец Павел Иовий, составивший в первой половине XVI в. описание Московии, сообщал: "Самое важное произведение московской земли есть мед и воск. Вся страна изобилует плодоносными пчелами, которые кладут мед не в искусственных крестьянских ульях, но в древесных дуплах… В дремучих лесах и рощах ветви дерев часто бывают усыпаны роями пчел… В дуплах нередко находят множество больших сотов старого меду, оставляемые пчелами, и так как поселяне не успевают осмотреть каждое дерево, то весьма часто встречаются соты чрезвычайной толщины".
Другой иностранец в том же XVI в. писал о правобережье Днепра: "Здесь леса медом и пасеками изобильно обогащены, везде чрезвычайно много ульев и выдолбленных пней, в которые пчелы складывают свой мед"" [10].
Так вот, в то время Россия собирала меда в 14 раз больше, чем весь мир в наше время.
Тогда, когда русское пчеловодство перешло на так называемую прогрессивную систему ульевого пчеловодства, производство меда стало ничтожно малым. Достоинством и уникальностью бортничества является то, что при таком методе ведения хозяйства пчеловод не загоняет пчелу в неестественные для нее условия улья, где она подвержена жаре, холоду, сырости, тесноте, электрическим и магнитным полям и так далее, а предлагает ей искусственное дупло, максимально приближенное к естественному жилью дикой пчелы. И вот в этом слове "предлагает" заключено главное. Ибо человек с пчелой выступают в этом случае как партнеры. Пчела имеет выбор: селиться или не селиться и занимает только те борти, которые ей нравятся, то есть те, которые максимально удовлетворяют нужды пчелы, а человек за это забирает у пчелы часть меда. Естественно, что в этом случае пчела живет и работает в максимально комфортных условиях и, как следствие, дает максимально возможное количество меда, которое значительно превышает то, что можно получить в улье. Таким образом, получается, что бортничество — это наиболее рациональный и прогрессивный способ ведения хозяйства.
Это как раз тот редкий случай, когда человек ведет себя как царь природы, как заповедано ему Создателем, а не как тать и грабитель, разоряющий ее.
К глубокому сожалению, русские и другие венедские народы "продали свое первородство", отказавшись от гениального изобретения своих предков в пользу примитивного, но модного новшества, а вот башкиры проявили здоровый консерватизм, то есть мудрость, сохранив его. И за это им глубокий поклон.
И, видимо, не зря само название "башкир" несет в себе понятие мудрости. Слово состоит из двух корней: башк- и — ир, которые могут быть переведены с тюркского как "голова, головастый" и "человек" (есть такое выражение "башковитый мужик"). Следовательно, башкиры — это мудрецы, мудрые мужи.
Все так, скажет проницательный читатель, но ведь это домыслы, а не доказательства, так как полных и всеобъемлющих данных у автора нет.
И с этим, к сожалению, нельзя не согласиться. У автора нет информации о том, что бортничество было и у других венедских народов, например у латышей или чехов, тем более, нет никаких сведений об этом явлении у венецианцев или андалузцев. Автора самого терзает, например, такой вопрос: а не является ли бортничество исконно российским изобретением? В том смысле, что не были ли изобретателями бортничества народы, заселившие нашу землю до прихода сюда и славян, и булгар? Не является ли бортничество изобретением наших угро-финских предков? Ведь есть сведения и такого рода.