Морской князь
Шрифт:
А ведь я действительно нравлюсь им всем, думал он, снова и снова оглядывая разгоряченные и довольные лица вокруг себя. Кажется, этому следовало только радоваться, однако управленческий опыт подсказывал ему совсем другое. Как славно было вести на геройскую смерть безродных бойников, собравшихся под его знамена именно для такой цели! И как невыносимо бывало, когда победоносное дарникское войско встречали матери и жены убитых и раненых бойников, гридей, ополченцев! Неужели и в этот доверчивый Варагес ему придется возвращаться с такими же плачами и стенаниями? А ведь по-другому никак и не получится…
Из-за стола
У тервигов не принято было выделять молодым отдельную горницу, даже глава семьи со своей женой делил камору с несколькими внуками. Однако князю оказали особую честь: всех сестер невесты из девичьей каморы изгнали по другим местам, предоставив ее Дарнику с Милидой в полное распоряжение. За тонкими перегородками все здесь, впрочем, хорошо прослушивалось, но по простоте нравов на это не стоило даже обращать внимания.
Продолговатая камора одним торцом упиралась в земляной вал, в другом торце находилось маленькое окошко, затянутое бычьим пузырем. За боковой стеной слышалось коровье присутствие – там находился хлев. За другой боковиной раздавалась веселая перебранка между укладывавшимися спать тетками и сестрами Милиды. Широкий топчан для трех-четырех девиц был застлан вышитым льняным покрывалом. Судя по тому, с каким восхищением и удовольствием Милида дотронулась до него, его тоже взяли из кладовой вождя. Возле топчана стояли два железных переносных очага, мерцая своими красно-черными углями. Кроме очагов, камора освещалась еще двумя восковыми свечами на дорогой медной подставке.
Пока юная жена оглядывала преображенную спальню, Дарник, отвернувшись, скинул с себя сапоги и шерстяную безрукавку, оставшись в одних портках и рубахе. И вдруг почувствовал сильный толчок – на спину ему вскочил большой цепкий зверек. Одни его гладкие лапки обхватили князя за шею, другие за поясницу. От неожиданности Рыбья Кровь даже не понял, что зверек – это прыгнувшая на него сзади Милида. Над ухом раздался ее радостный смех. Дарник резко крутнулся, и они повалились на топчан. Наверное, схватка с соперницей Вальдой кое-чему ее научила, потому что князю не сразу удалось вырваться из ее цепких рук. Через минуту они уже просто весело барахтались на топчане, не помышляя о какой-либо серьезности. Одно удовольствие было стягивать с нее, сопротивляющейся, одежду, придумывая особые захваты и извороты. При попытке раздеться самому игра приобрела еще большую живость: стоило ему отвлечься на свою рубашку и портки, как Милида тут же натягивала на себя то, что он с нее успел снять прежде. Так и сражались, незаметно перейдя уже к чисто любовным объятиям.
Долгое телесное воздержание, неопределенность своего положения, желание освободиться от тяжелых мыслей сделало его жадно-жестким, хотелось не просто получить наслаждение, а набрать его впрок к следующему возможному воздержанию. Поэтому как мог изнурял и ее, и себя, получая уже не столько сладость, сколько боль и усталость. Краем сознания он понимал, что для пятнадцатилетней девицы, не знавшей до этого мужчины, его любвеобилие совсем не в радость, но ничего не мог с собой поделать. За всю ночь они впадали в легкое короткое забытье лишь несколько раз, все остальное время посвящая богу Яриле.
После одного такого забытья вдруг наступило утро. Сквозь окошко внутрь стал проникать серый полумрак, слышно было, как вся семья уже встала и приступила к своим каждодневным делам. В дверь дважды стучались, и женские голоса окликали по имени Милиду, им никто не отвечал.
Наконец, Милида сама чуть пошевелилась и открыла глаза. Дарник уже давно смотрел на нее, ожидая, каким будет ее пробуждение: испугается, оторопеет, проявит неудовольствие, медленно будет соображать, что к чему? Вместо этого Милида неожиданно улыбнулась какой-то совсем детской улыбкой и тихо произнесла:
– Конезь.
Он не сразу догадался, что так она произнесла слово «князь». Ну что ж, конезь так конезь. Похоже было, что его ночную грубость она приняла как нечто должное.
Когда они вышли в большую горницу, вся семья уже заканчивала утреннюю трапезу. Кроме родителей за столом сидели две старушки, семья старшего сына из четырех человек, семеро других сестер и братьев Милиды. Все они шумно приветствовали молодоженов. Даже не зная готского языка, по смущению Милиды не трудно было понять, о чем именно их семейные шуточки. И снова Дарник был приятно удивлен тем, как здесь ему все нравится. Словно он никогда и не был никаким князем, а примерял сейчас другую жизнь простого людина, и эта жизнь была ничем не хуже княжеской.
Им дали горячей мясной похлебки с ржаной лепешкой и пенного ячменного вина, затем вчерашних медовых пряников и целую миску лесных орехов. Казалось, еще чуть-чуть – и хозяин дома позовет зятька чинить повозку, стругать доски или поправлять покосившуюся изгородь.
Но нет, в дом уже стучался посланный от Агилива Сигиберд. Выйдя с ним наружу, Рыбья Кровь увидал троих из пяти женатиков-хазар, которые и в самом деле уже вовсю помогали своей новой родне по хозяйству. Вид у них был немного растерянный: из четверьрабства у ромеев угодили в полурабство у тервигов.
Агилив встретил Дарника уже вполне по-родственному, сохраняя, впрочем, и прежнее уважение:
– Мои тервиги хотят устроить большую загонную охоту. Как ты думаешь, князь, надо ли еще выжидать или можно уже свободно охотиться?
Дарник полагал, что неплохо было подождать с дальними выездами хотя бы до середины зимы, но как ему, молодому, осторожничать перед умудренным годами стариком. К тому же для хорошей загонной охоты необходимо было не меньше ста верховых загонщиков и двадцать – тридцать отборных стрелков. В Варагасе же даже с хазарской декархией столько людей и лошадей вряд ли набиралось.
– Я думаю, сперва надо разослать дозорных, дабы убедиться, что все в порядке, потом надо объединить твоих загонщиков с моей конной дружиной, тогда уже и охотиться.
– А как быть с твоими союзниками-ромеями? – с чуть заметным беспокойством поинтересовался вождь.
– У них лошадей нет, стало быть, им в этой охоте не участвовать.
– Мне кажется, это будет и справедливо, и правильно, – с облегчением согласился Агилив.
Дарник глазами показал, что хотел бы говорить с вождем наедине, и тот немедленно отослал прочь из горницы двух помощников, которые постоянно находились при нем.