Морской князь
Шрифт:
– У меня в обозе пар тридцать запасных сапог имеется, – обратился к князю Борть. – Возражать не будешь?
Когда в мешках привезли сапоги и попробовали их раздавать просто так, петунцы запротестовали, сразу стали предлагать что-то взамен: то овцу, то пяток куриц, то сверток хорошей кожи, чем здорово расположили к себе дарникцев. В тот же вечер началось бесконечное хождение туда-сюда самостийных торговцев. Дарнику даже пришлось дать устное распоряжение, что за какие-либо обиды переселенцам будет самое суровое наказание.
Столь быстрое увеличение новых подданных заставило и самого князя построже посмотреть на самого себя, каким-то образом освободиться от занозы, которая с момента прихода липовцев не давала Дарнику покоя. Этой занозой был ромейский навклир. И как-то в минуту отдыха Рыбья Кровь спросил у своих главных помощников, как ему быть с человеком, который полгода назад ударил его по лицу?
– В самом деле, спускать такое нельзя, – сказал Борть. – Но, с другой стороны, как сейчас поднимать по этому поводу шум? Как это расценят? Стоит ли вообще вдруг ни с того, ни с сего заострять на этом общее внимание?
– Ты не понимаешь, – принялся растолковывать ему хорунжий. – Рано или поздно кто-то из ромеев обязательно похвастается, мол, князь Дарник был сперва у нас рабом, которого наш навклир колотил как хотел.
– А ты-то сам хочешь его наказывать? – обратился наместник к Дарнику.
– Сам не хочу, но княжеское достоинство требует, – невесело усмехнулся Рыбья Кровь.
– Ладно, выручу, так и быть, твое княжеское достоинство, – пообещал Корней. – Пущу слух, что решено навклиру отрубить правую руку, которую он когда-то посмел поднять на князя.
– И что будет? Вся команда биремы вой поднимет за своего кормчего, – возразил Борть.
– А кем решено: мной? – полюбопытствовал Дарник.
– Зачем тобой? Тайным войсковым советом, – веселый тон хорунжего вовсе не исключал серьезности его слов. – А заодно будет сказано, что если навклир поднимет шум, то его просто тихо прирежут. Рядом возникнет маленькая драка, и чей-то нож случайно угодит ему в бок. Так что выбор здесь у него простой: или рука, или жизнь.
– А дальше что? – не понимал конечного замысла Борть.
– А дальше один из моих ромеев-доносчиков даст из сочувствия навклиру коня и недельный харч. И пускай он уматывает берегом моря в свою Таврику. А ты, князь, делай большие глаза и говори, что ты знать ничего не знаешь ни про какой тайный совет.
– А я действительно про него не знаю, – под общий смех согласился Дарник.
Через два дня навклир из ромейского лагеря исчез. Карикос ходил злой и потерянный. Ромей-доносчик сообщил Корнею, что иларх думает, что навклир удрал в Таврику, чтобы первым донести на него, иларха.
– Ну ты и пройдоха! – выразил по этому поводу на «тайном совете» одобрение Корнею Борть.
– Фалеру, сам понимаешь, я тебе за это вручить не могу, – признался Дарник.
– Ничего, потом за совокупность моих подлостей дашь мне сразу серебряную висюльку, – совсем не огорчился хорунжий.
Новые обстоятельства между тем вызывали уже большие затруднения. И без переселенцев в ромейском лагере собралось почти четыре сотни молодых здоровых мужчин, которые хотели сладко есть и пить и утруждать себя лишь тяготами военной службы. Несколько десятков мешков зерна и круп, добытых Корнеем в опустевших селениях, могли в качестве добавки к мясной пище поддержать объединенных дарникцев и бортичей недели две, а что делать потом, было совершенно непонятно. Еще «похоронщики» привезли с собой в Бирему – так теперь назывался ромейский лагерь – пять больших повозок с железным инвентарем, оружием и доспехами. При хорошем обмене это тоже могло дать весомую часть продовольствия, вот только с кем торговать? В Варагесе все давно было подчищено, да и на петунцев едва ли приходилось рассчитывать.
– Надо ехать в Новолипов и менять там, – рассудил Корней.
– Да и неплохо бы было взять с этой твоей столицы хорошую подать, – вторил ему Борть. – Раз количество едоков у них сильно сократилось, то они сами захотят платить тебе подать не дирхемами, а харчами.
– Вот вы этим и займитесь, – разрешил им Рыбья Кровь, удивляясь сам себе, что такой простой выход из своего плачевного положения не приходил ему в голову раньше.
Но сразу возникли другие трудности: как убедить новолиповцев, что их князь жив и здоров, коли он сам в свою столицу не едет, да и по какой, вообще, причине к ним не едет?
– Скажите: обустраиваю новое морское городище и что сам решаю, когда к ним ехать, а когда нет, – наказывал своим помощникам Дарник. – Можете мою печать взять или письменное от меня послание – там, надеюсь, мою руку признать еще есть кому?
– А что, если мы твоего Тура с собой возьмем, – предложил Корней. – Сын княгини Зорьки – вернее ничего нет.
– Хотите, чтобы он расплакался на могиле своей матери?.. Тогда уж лучше Смугу. – И Дарник рассказал им, как княжичи поделили между собой Гребенско-Липовское княжество.
Корней пришел от этого рассказа в полный восторг, да и Борть благодушно ухмылялся в свои пшеничные усы.
– Стало быть, решено: Тур едет в Липов, а Смуга забирает себе Новолипов, – подвел итог наместник. – А самому тебе что останется?
– Мне тоже немало: море, реки, горы, владей – не хочу!
– А ты и рад! Лишь бы быть только походным князем. Ну так берем с собой Смугу или нет?
– Нет, княжичи остаются со мной. Берете знаменосца, Гриву и моих гридей, если не поверят, возьмете еще камнеметы, тогда точно и поверят, и послушаются.
Сказано – сделано! Уже на следующее утро из ромейского лагеря под предводительством Бортя и Корнея выехали двести всадников в сопровождении пяти колесниц с камнеметами и пяти двуколок с дорожными припасами. Помимо бортичей, добрую четверть походников составляли княжеские гриди, смольцы, варагесцы, петунцы и даже несколько ромеев во главе с Карикосом – всем хотелось посмотреть дарникскую столицу.
Как ни странно, жизнь в Биреме с отъездом половины обитателей вовсе не утратила своей живости. Если прежде сюда наезжали лишь холостые воины из Смоли и Утеса, то теперь целым потоком пошли женатые молодцы вместе со своими женами, к ним затем добавились такие же семейные пары из Варагеса и петунского стойбища. Женщины сполна вознаграждали себя за унылое зимнее домоседство не столько желая что-то выменять или прикупить, сколько оценить других женщин и себя показать. Оставшиеся без иларха стратиоты уже совсем освоились с жизнью среди словенского люда, ходили повсюду без мечей и охотно предлагали себя в качестве работников – собственные запасы продовольствия на биреме почти закончились, а тут хотя бы покормят.