Морской лорд. Том 2
Шрифт:
5
Последняя треть отряда рыцаря Бодуэна не желала далеко отходить от замка. Наверное, ждали возвращения своих товарищей. Или еще чего-то. Я подумывал, не штурмануть ли замок, но слишком много там народа, причем не городской стражи, а профессиональных вояк. Подумав немного, пришел к выводу: если враг не идет в засаду, засада идет к врагу. Я отобрал три десятка валлийцев, которые выглядели постарше, и послал их по командованием Умфры и Джона напасть на деревню Шеллбрук, которая расположена рядом Эшби. Первый должен был руководить конфискацией имущества, а второй следить за временем. Я дал ему песочные часы, которые отмеряли примерно час. По прибытию в деревню Джон должен был начать отсчет. Между деревнями километров пять. Крестьянин пробежит эту дистанцию самое быстрое за полчаса. Пока объяснит, что на них напали, пока примут решение, пока отряд соберется, пройдет еще полчаса. Плюс на дорогу минут сорок, потому что с оружием и доспехами пехота много не побегает, а без нее всадники не нападут на отряд непонятно какой численности и из кого состоящий. Вот когда они узнают, что нападавших всего три десятка, и это легковооруженные валлийцы, которые медленно уводят награбленный скот… Надеюсь, рыцарь Бодуэн примет смелое решение.
Засаду устроили километрах в четырех от деревни. Здесь дорога поворачивала, а потом метров пятьсот проходила по открытому участку. Отряд валлийцев умудрился за час изрядно прибарахлиться. Не знаю, что они отнимали у бедных крестьян, но к каждому седлу было притачано по паре больших узлов. Они знают, что я всякое говно не беру, только ценные вещи, поэтому что-то стоящее берут в последнюю очередь, хотя им достанется доля побольше, чем со всего остального. То, чем не надо делиться, кажется дороже. Они привязали коней в лесу и заняли позиции. Долго ждать не пришлось.
Рыцарь Бодуэн скакал первым. На нем был шлем с плюмажем из ярких фазаньих перьев, которые местные рыцари не жалуют. На плечах бордовый плащ. Одет в бордовое сюрко, на котором изображено золотом какое-то странное животное, «то ли буйвол, то ли бык, то ли тур». Слева висел щит с бордовым полем, на котором было нарисовано тоже, что и на сюрко. Конь у него был редкой в этих местах изабелловой масти – шерсть цвета топленого молока, а кожа на всем теле розовая. У таких лошадей глаза должны быть голубые. После боя проверю. Метрах в семидесяти от засады возле дороги, слева, паслась телка. Ее специально там оставили, чтобы изображала отбившуюся от стада. Рыцарь Бодуэн обернулся к своим, показал на копьем, которое держал в правой руке, и что-то сказал. Поэтому и не увидел полет болта. Попал я ему в верхнюю правую часть груди. Бодуэн вздрогнул, но не потерял сознание и не упал.
– Засада! – крикнул он и начал разворачивать коня вправо.
Одна стрела пробила его щит, а вторая попала в глаз. Остальные стрелы посбивали всех шестнадцать рыцарей и большую часть из полусотни сержантов, которые скакали за ним. Я перезарядил арбалет и успел послать болт вдогонку улепетывающему сержанту. Вроде бы попал. Ему в спину сразу прилетело еще штук пять стрел, поэтому трудно определить, кто свалил его. Этот был последним. Никто не ушел, значит, продолжаем операцию.
– Вперед! – крикнул я и побежал к дороге, а потом по ней – навстречу отряду пехотинцев.
Им полагалась индивидуальная засада, метрах в трехстах от открытого пространства, до поворота дороги, где не будет видно, что случилось впереди. Десять лучников остались добить раненых и поймать лошадей.
Пехотинцы шли быстрых шагов. Впереди шагал пожилой вояка с багровым лицом, которое украшали длинные густые усы, которые были шире лица, острые кончики торчали, как у таракана. Обычно в Англии лицо или полностью бреют, или отращивают усы и бороду. Скорее всего, обладатель одних только усов был брабантцем. Он обернулся и что-то крикнул на языке, похожем на немецкий. Наверное, подгонял своих. Не пойму, как он увидел мой болт и успел отскочить. Наверное, интуиция и опыт помогли. Плохие наемники так долго не живут. Мой болт все равно попал в шедшего сзади копейщика, но неприятный осадок у меня остался. Усача завалили мои лучники, которые были с другой стороны засады. Я научил парней стрелять не в тех, кто ближе, а в тех, кто спиной к ним. Всех пехотинцев перебить не успели. Они сперва ломанулись по дороге, а затем – в лес, где не страшны были стрелы. Десятка два ускользнуло. Пусть бегут. Роберт де Бомон, граф Лестерский должен знать, куда подевался посланный им отряд.
На рыцаре Бодуэне было что-то типа бригантины, которую я принял за сюрко. Пластин было четыре – две спереди и две сзади. И там, и там они располагались встык, но по бокам между ними было незащищенное пространство. Пластины трапециевидные, со скошенными верхними сторонами. К толстой материи крепились проволокой, продетой через тонкие дырочки по краям пластин. Оказалось, что на бригантине и щите был нарисован золотой краской длиннолапый медведь, высунувший длинный и извивающийся язык. Шел справа налево, что по закону рекламы значило движение назад, в прошлое. У многих баронов на гербе разные звери идут в прошлое, высунув такие же длинные и извивающиеся языки. У Ранульфа де Жернона это золотой лев на алом поле. Мой болт пробил бригантину и кольчугу, но влез в тело рыцаря всего сантиметров на пять. Поэтому Бодуэн и прожил на несколько мгновений дольше, пока не получил стрелу в глаз. Глаза у его коня, действительно, были голубые.
Граф Честерский очень обрадовался, узнав, что, по крайней мере, один крупный отряд больше не будет разорять его владения. По такому случаю он выдал наградные – три фунта серебра мне и еще три – моим лучникам. И купил голубоглазого жеребца рыцаря Бодуэна, заплатив щедро.
– Если когда-нибудь доведется вести переговоры с Робертом де Бомоном, обязательно приеду на этой кобыле! – злорадно улыбаясь, пообещал Ранульф де Жернон.
Я вдруг понял, что главное его чувство, после жадности к земельной собственности, – это мстительность. Алена Черного он держал в кандалах не только из-за титула и замков, но еще и мстя за что-то. Граф Честерский одно время был в фаворе у короля Стефана, а потом вдруг фаворитами стали граф Ричмондский и братья де Бомоны. Постараюсь не перебегать дорогу Ранульфу де Жернону, графу Честерскому и своему сеньору. По крайней мере, до тех пор, пока он мой сеньор.
– Я собираюсь построить монастырь бенедиктинцев рядом с Беркенхедом, – сообщил он.
Его отец дал деньги на строительство рядом с Честером бенедиктинского аббатства, посвященное Святой Вербурге. Видимо, тоже сильно нагрешил. Я заметил, что церковь заинтересована в том, чтобы люди почаще грешили. Не даром придумали поговорку «не согрешишь – не покаешься», то есть не заплатишь церкви.
– Помогу по мере сил, – сказал я вполне искренне.
Монастыри испокон веку служили отстойниками для людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Иногда туда попадали фанатики, но обычно ненадолго. В двадцатом веке одна моя знакомая, кандидат наук, разочаровавшись к тридцати пяти годам в мужчинах, решила посвятить себя богу. Сделала три попытки. Из всех монастырей сбегала потому, что лесбиянки доставали.
Дома меня ждали две радостные новости. Привожу их по степени важности. Первая – теща уехала вместе с дочкой Краген и зятем Гилбертом на новое место жительства. Дом свой продала Джеку, который в последнее время неплохо заработал с помощью арендованного у меня шлюпа. Вторая – у меня теперь два сына. Роды были тяжелые, Фион еле выжила. Сказал ей, что на этом ее участие в приросте населения планеты заканчивается, будем предохраняться. Не хочу, чтобы дети росли сиротами. Она вроде бы отнеслась с пониманием. Здесь женщины реализуются в материнстве: чем больше детей, тем она круче. Принято иметь не меньше пяти. Три – самая нижняя планка. Сына назвал Робертом в честь графа Глостерского. Поскольку он родился в замке Беркет, имя будет носить Роберт де Беркет. Его старший брат Ричард, хоть и родился в окрестностях замка, а не в нем самом, тоже будет де Беркет. Крестили младшего сына в Беркенхеде, который стремительно разрастается, превращается в город. В окружающих Беркенхед валлийских деревнях появилось много денег. Как следствие, вырос спрос на товары, открылись новые мастерские, которые их производят, подтянулся народ из других деревень и городов.
Пленных солдат я разместил на постой в деревнях Морской и Лесной, где не хватало взрослых мужиков. Они должны были проложить дорогу вдоль берега реки Беркет, чтобы можно было таскать лошадьми плоскодонную баржу из Беркенхеда к замку. Обратно она самосплавом доберется. И пристань в Беркенхеде. Там буду швартовать шхуну для перегрузки на баржу трофеев и постановки на зимовку. Несерьезно каждую осень вытаскивать ее на берег, а весной спускать на воду. Да и место у Морской слишком незащищенное. Пока я туда доскачу по тревоге, шхуну успеют сжечь. Под стенами Беркенхеда она будет в большей безопасности. Пообещал пленным, что отпущу с наступлением холодов и заплачу по одному пенсу в день, если будут хорошо работать. По моему, они согласны были вкалывать за одну только сытную кормежку. Рыцарь Бодуэн их не жаловал, держал в черном теле. По рассказам пленных, только во время налетов они ели хорошо, но хуже, чем мы их кормили на переходе. Кстати, очень удивились, что я ем в походе тоже и столько же, что и мои солдаты.