Морской офицер Франк Мильдмей

Марриет Фредерик

Все превозносили похвалами поступок Томпсона, и некоторые спрашивали его, зачем подвергал он свою жизнь опасности для людей, которые обращались с ним так дурно? Он отвечал, что его мать и Библия учили его делать добро, когда возможно, и так как он наделен от Бога сильной рукой, то надеется всегда подавать ею помощь ближнему в нужде.

Надобно бы было ожидать, что подобный поступок Томпсона прекратит на будущее время всякое дурное обращение с ним; но чем больше американцы видели его достойным, тем более хотели сделать своим. Штурманский помощник, о котором говорил я прежде, как о грубом и невежественном человеке, предложил ему однажды

записаться в команду брига, уверяя при том, что он может составить себе состояние, если им удастся взять два и, может быть, три индийские судна, находившиеся, по полученным известиям, на их пути.

Томпсон пристально поглядел ему в лицо и сказал:

— Ты разве не слышал, что говорил я капитану в первый день?

— Да, знаю, — отвечал он, — но ведь это называется у нас вздором!

— По крайней мере, это у нас так не называется, — сказал каледонец и вместе с тем так метко пустил кулак в глаз штурманского помощника, что тот упал на палубу, покрыв значительную ее часть своей огромной тушей.

Вставши с окровавленным лицом и подбитым глазом, вместо отплаты за обиду, пошел с жалобой к капитану. Многие американцы из зависти или злобы пошли вместе с ним, и все громко требовали наказания англичанина за удар, нанесенный офицеру. Но капитан, узнавши дело в подробности, отвечал, что находит штурманского помощника зачинщиком, тем более, когда ему известно было, какое ожидает его наказание за такой поступок; что он, капитан, сделав предложение и получив отказ, нашел поведение Томпсона совершенно правильным, следовательно, обязан покровительствовать ему по всем законам гостеприимства и благодарности за оказанную им услугу в спасении жизни их соотечественников.

Это не удовлетворило команду; шумно требовали они наказания, и второй штурманский помощник произвел возмущение. Между матросами, однако, находилось множество таких, которым было бы неприятно видеть дурное обращение с англичанином. Легко можно из этого видеть, к какой нации принадлежали они. Спор беспрестанно увеличивался, и я начал ожидать весьма дурных последствий, потому что он продолжался от раздачи вина, в двенадцать часов, до двух. В это время, посмотревши влево на горизонт, я увидел судно и сказал о том капитану. Он немедленно опросил часового на салинге; но часовой был так занят происходившим внизу, что спустился на марс, чтобы лучше слышать.

— Ты не видишь этого судна влево на траверсе? — спросил капитан.

— Вижу, сэр, — отвечал матрос.

— А почему же ты не сказал о нем?

Матрос не отвечал на этот вопрос по весьма ясной причине.

— Сойди-ка вниз, — сказал капитан, — Соломон, смените его другим. Мы покажем тебе, какая у янки дисциплина.

Но прежде чем мы приступили к наказанию преступления, мы должны были обратить внимание на предмет, каждые пять минут более и более поднимавшийся над горизонтом и делавшийся яснее.

Приватир был тогда под марселями, брамселями, фоком и кливером и шел на норд-осте при ровном ветерке без волнения.

— Лейтенант, — сказал капитан, — что вы думаете об этом судне?

— Я полагаю, что это индеец, — отвечал я, — и если вы хотите опросить его, то вам лучше поворотить к нему и прибавить парусов; вы успеете приблизиться до захода солнца, и если он станет уходить от вас, вы все-таки можете наблюдать за ним всю ночь, будучи лучше на ходу.

— Мне кажется, вы тут не слишком много ошибаетесь, — сказал капитан.

— И я нахожу это совершенно

справедливым, — возразил старший мет, только что спустившийся с грот-салинга, где он в продолжение последней четверти часа с возможным вниманием рассматривал появившееся судно. — Если я когда-либо видел дерево и парусину, соединенные вместе, чтобы составить судно, так это один из Джон-Булевских морских телят, и не менее как в сорок четыре пушки.

— Что скажете вы, лейтенант? — спросил капитан.

— О, что касается до этого, — сказал мет, — то нельзя ожидать, что он сказал нам правду.

— Потому что вы сами не сказали бы ее в подобном положении, — возразил я.

— Именно так, — отвечал мет.

— Должно, однако же, сознаться, что я в самом деле не имел желания крейсировать на приватире и потом отправиться за водой на Тристан д'Акунью; поэтому сказал свое мнение, не слишком внимательно— рассмотревши неизвестное судно.

Когда же заметил весьма быстрое его приближение к нам, хотя мы держали прежним курсом, то с сердечным удовольствием начал предполагать, что скоро прощусь с приватиром и буду на пути в Англию, где соединялись все мои надежды и желания.

Старший мет еще раз посмотрел на судно, капитан последовал его примеру; потом посмотрели они друг на друга и сказали, что крейсерству их конец.

— Мы попались, сэр, — сказал мет, — и во всем обязаны этому английскому ренегату, которого записали вы в число нашей команды. Однако не мешает дать ему отпускную законным порядком.

— Во-первых, — сказал капитан, — надобно подумать о том, пробовать ли нам показывать свои пятки? На них, кажется, можно положиться; до этих пор еще ни одна обшитая медью змея не обгоняла нас. Поставьте бом-брамсели, изготовьте лисели, держите двумя румбами менее фордевинда, — это самый лучший курс, и я надеюсь, что в продолжение ночи мы ускользнем от этого старосветного черта.

Я ничего не говорил, но внимательно смотрел на происходившее. Приватир имел достаточно людей, и потому все паруса поставлены были весьма скоро.

— Бросьте лаг, — сказал капитан.

По лагу оказалось, что мы шли девять и три четверти узла.

— Сколько, думаете вы, идет теперь ваше судно? — спросил меня капитан.

— Я полагаю узлов одиннадцать, — отвечал я, — и так как оно теперь не более шести миль от нас, то приблизится на пушечный выстрел менее чем в четыре часа.

— Мы уделим часть этого времени на уплату признательности за такое одолжение, — сказал капитан. — Г-н Соломон, привяжите-ка этого каналью без отечества к грот-мачте и вооружите двух человек самыми голодными кошками. Где Дик Твист, который был шкиперским помощником на «Сатире», и еще тот рыжеволосый, вы знаете, тот самый, что упал с «Медстона» в Раппаганоке?

— Вы хотите сказать, морковного цвета Сам? Эй, пошлите сюда Сама Калла!

Двое исполнителей вскоре явились, вооруженные инструментами своего назначения, и я должен сказать, что эти инструменты, по искусству, с каким были сооружены, походили на орудия, употреблявшиеся в подобных случаях моим свирепым капитаном. Виновного вызвали вперед, и, к моему удивлению, я увидел того самого человека, которого Томпсон за возмущение выбросил из шлюпки в воду.

— Возьмите его, — сказал капитан. — Ты послан был на салинг в очередь, наравне с прочими, и по нерадению своему сделал то, что мы, вероятно, будем взяты; итак, прежде чем власть моя прекратится, я разделаюсь с тобой по-американски.