Морской сундучок

Коржиков Виталий Титович

— Сувенир!

Кто-то сбегал на пароход, быстро вернулся и прикрепил к рубашке мальчика значок. На нём маленький бронзовый футболист бил ногой по бронзовому мячу. Хуанито посмотрел на него. Потом повернулся к развеселившемуся Степану, показал пальцем себе на грудь и вдруг, подмигнув ему, спросил:

— Мастер я? А? Мастер?

Все засмеялись. А Хуанито прыгнул в лодку и поплыл к бухточке.

Солнце начало прятаться за океан. Вода почернела. Наступила душная ночь. Мы укладывались спать на палубе. В море стучали моторы. Это рыбаки уходили на ночной лов.

На причале раздавался быстрый лёгкий стук: из воды выбирались и стучали клешнями мохнатые морские крабы.

А на берегу горела лампа. Там Хуанито конопатил свою лодчонку. Он, конечно, мог уйти в море со взрослыми на самой лучшей лодке. Но он ценил старых друзей.

Они не подводили его.

НЕГРИТЯТА

Среди небоскрёбов машины летят, По городу мчат экипажи. Я шёл по Гаване и двух негритят Увидел в предместье, на пляже. Под пальмой большой на горячем песке, По-русски устроив качели, Они подлетали на белой доске, Смеялись и весело пели. А рядом шумел океанский прибой И вторил пронзительным эхом. И пальма качала над их головой Кокосовым спелым орехом… Суровые ветры гудят, леденя, Мелькают моря, океаны… Холодные волны уносят меня К другим берегам от Гаваны. Нелёгкий маршрут моему кораблю Назначен сквозь грозы и шквалы. Я палубу драю, я трапы скоблю И ночью стою у штурвала. И вдруг вспоминаю однажды в тоске Под мачтой, скрипящею тонко, Как в смуглой Гаване на белой доске Качаются два негритёнка.

КАРАКОЛЕ

Уже неделю мы стояли в порту Касильда, и каждое утро, выходя на палубу, я слышал тоненький голосок:

— Сеньо-ор, караколе! Караколе!

Это кричала Тереза. Маленькая дочь рыбака. Дом их стоит на сваях. Прямо в море. Он пахнет рыбой. И под ним шелестят волны, плавают маленькие сардины и колышется морская трава. По берегу, как муравьи, бегают крабики.

Прямо к дому привязана лодка. Тереза забирается в неё. Поднимает морскую раковину. Показывает и кричит:

— Караколе, караколе!

Раковины красивые, розовые внутри. И Тереза дарит их нам. Они есть уже в каждой каюте, а Тереза всё привозит новые. Ей очень хочется, чтобы русские моряки знали, какие красивые раковины есть в её море!

С Терезой мы подружились. Моряки дарят ей кусочки розового мыла, флакончики с одеколоном. Она нюхает их с удовольствием, покачивает головой: «Парфюме!» Я угощаю её яблоками, гречневой кашей, вожу по теплоходу, и она даёт мне руку. Чужому человеку руки не дают.

— Я привезу тебе самую красивую, самую большую раковину! Мучо, гранд! — говорит Тереза.

Сегодня Терезы нет. Мы уходим в море, а Терезы всё нет! Удивительно!

Вчера она узнала, что мы уплываем, и сказала:

— Попроси капитана, пусть он подождёт, пока я привезу тебе самую большую караколе. Она ещё в море, на дне, но я её достану.

А капитан ждать не может. Теплоход уже загружен сахаром. Мы готовимся к отплытию. Капитан приказывает убрать трап. А Терезы всё нет.

И вдруг из-за борта доносится тоненький крик:

— Караколе! Караколе! Сеньор, караколе!

Я вижу, как к нам приближается моторная лодка и Тереза, мокрая, в стареньком платьице, поднимает над собой громадную раковину. С неё ещё капает вода. Свисают водоросли. Но такой раковины никто из нас не видел.

Я беру её из рук Терезы. Трап поднимается. Теплоход медленно уходит. И девочка долго машет нам рукой.

Теперь мы снова в океане. На столе у меня в каюте раковина. Она очень большая. Я слышу внутри её гул. И мне кажется, что это шумит море у берегов Кубы. А на берегу стоят пограничники с автоматами, а недалеко от них — домик на сваях. Под ним плавают серебристые сардины, колышутся водоросли. И девочка в лодке долго машет мне вслед рукой.

ДЫМКИ

Жарой измучен Пароход. Тяжёл и скучен Переход. В горячем небе, Одинок, Скучает медленный Дымок. До горизонта — Штиль, тоска: Ни птиц, ни мачты, Ни дымка… Грустят рули. Форштевень взмок. И вдруг вдали — Дымок… Дымок! Ещё пока Издалека Моряк Не видит моряка. Но над водой По ветерку Уже летит Дымок к дымку. И две команды Смотрят ввысь: Дымки слетелись, Обнялись. Но прогудели Два гудка, И разлетелись Два дымка… Ведь нам — сюда. А им — туда, И разошлись Опять суда. Вот скрылись мачты, Рубка, ют… Дымки на цыпочки Встают. И как порой Дружок дружку, Кивает вслед Дымок дымку.

ОДИН ДЛИННЫЙ, ДВА КОРОТКИХ

По самой серединке земли, вдоль экватора, мы шли к жаркой Индии. Проплывали мимо зелёных островов, мимо встречных кораблей. Кричали над нами птицы, посвистывал в снастях ветер. Торопились.

Я даже радиограмму домой написал и всё заглядывал в рубку к моему приятелю, радисту. Сейчас отстучит на аппарате мне домой: «Идём в Индию — к джунглям, обезьянам, слонам». Одет он был уже совсем по-индийски: в безрукавке и в шортах. Всё вокруг накалилось, жара! Сидя в кресле, он иногда поворачивался и говорил:

— Вот-вот пройдём за мыс, повернём мимо маяка направо — и будет тебе Индия.

Я выходил из рубки, поглядывал направо: где там маяк? А маяка всё не было. Кругом был океан, внизу была палуба, а по палубе вдоль борта, как всегда после вахты, быстрым шагом ходил высокий пожилой механик. Сто метров в одну сторону, сто в другую, сто — в одну, сто — в другую. Укреплял сердце. Так вот, был механик, был океан, была палуба, а маяка всё не было. Тут уже и капитан — тоже в коротеньких шортах, в белой рубашке — выбежал на крыло рубки, посмотрел налево, направо, быстро спросил:

— Ещё не видно? А должен быть!

Не было маяка. Только виднелся берег и шло над нами крутое тёмное облако.

Капитан беспокойно прошёлся, почесал реденький пушок на голове и сказал:

— Должен быть маячок, должен. Тут главное — не зевать. А то залетим на скалы, будет тебе и Индия, и Америка!..

Я всматривался в берег. Он уже начинал скрываться в сероватой мгле. И туча, которая всё прицеливалась грохнуть в нас громом, а может, и молнией, укрылась вдруг среди белёсого тумана. Скоро всё потерялось в быстро летящей туманной тьме.