Морской волк. 2-я Трилогия
Шрифт:
Мы кричали ему, уходи в сторону! Я не знаю, отчего он не реагировал — может, шок после боя, бывает такое даже с опытными пилотами иногда, ну а с молодыми, запросто. А Макгроу был из молодых, я слышал, пришел в эскадрилью в сорок втором, боевого опыта не имел — а пилотажная подготовка и реальный опыт, это очень разные вещи, ты можешь отлично уметь летать и стрелять, но быть совершенно не готовым к тому, что здесь убивают, и ты можешь завтра не вернуться. Трус просто срывается и бежит, более стойкий может «зашориться», когда делаешь что-то на автопилоте, иного не воспринимая — вот и Макгроу может быть твердил себе, вот уже посадка, я дома, еще чуть-чуть, и все позади, и просто не слышал, о чем предупреждали? Он уже выпустил закрылки, шасси и крюк — и тут немец прошил его очередью, и он упал прямо в кильватерную струю корабля.
Наши зенитки залились лаем, но это были «пом-помы», такому ветерану как наш «Фьюриес» новых «бофорсов» не полагалось. А немец, как мне показалось, даже
А затем пара «мессов» прошла над нами, чуть левее, наплевав на зенитный огонь. По-моему, это был тот же, кто сбил Макгроу, и мне показалось, что он снова издевательски покачал крыльями, чтобы выказать свое презрение к нам. И они имели на то право: мы лишились всех истребителей! Что же здесь творится, откуда у джерри такие воздушные силы?
Дальше была очень неприятная сцена на мостике. Читая сейчас рассуждения на тему того боя, я вижу, что все дружно ругают Филиппа, за то, что он немедленно не лег на курс отхода. Хотя в тот день я слышал от него много резких слов, но готов заверить, что абсолютно не имеют основания обвинения кэптена Джорджа Филиппа, кавалера Креста «За Отличие», полученного еще в прошлую войну, в трусости, равно как и в некомпетентности! Мы не имели достоверных сведений о судьбе «Ринауна», как и приказа адмирала на отход — что было бы, если бы наши товарищи сражались там, а мы бежали, потому что сочли положение опасным для себя? «Ринаун» только что сообщил, что ведет бой, и на радиовызовы не отвечал — и если была тактическая ошибка, то не нашего командира, а адмирала, обнаружившего истинные силы противника, и не отдавшего нам приказ! Филипп потребовал от летчиков разобраться, что происходит. Но когда экипаж лейтенанта Уиттла из 827-й эскадрильи стартовал, то не успел он набрать высоту, как на беззащитную на взлете «барракуду» обрушилась пара «мессеров», и расстреляли, как сидячую утку, и снова, высота была слишком мала, чтобы кто-то успел выпрыгнуть до удара об воду. Все это произошло на наших глазах, но не поколебало уверенности Филиппа, приказавшего, еще одну машину в воздух. На что я, и командир 827-й дружно заявили, что это все равно что убийство, проще и дешевле вывести летчиков на палубу и поставить расстрельный взвод, результат будет тот же, у немцев очевидное господство в воздухе в этом месте и в это время, ну а «барракуда» далеко не истребитель, а вы видели какие шансы даже у «сифайров»? В ответ на это Филипп стал орать, что он все понимает, но в отличие от нас, он отвечает за судьбу корабля, и почти полутора тысяч человек экипажа на нем, а еще тех, кто на «Бирмингеме» и эсминцах — и он должен стопроцентно точно быть уверен, что не ведет сейчас их всех прямо в пасть немцам, но и не может отвернуть с курса, пока нет такой же абсолютной уверенности, что «Ринауну» не нужна наша помощь! На что я сказал, что это и есть ваш долг, кэптен, в сомнительных случаях взять ответственность на себя, и поступить так, как говорит вам ваш опыт. На что Филипп ответил, следует ли понимать, что какой-то флайт-лейтенант будет учить его, как исполнять воинский долг? И что он отстраняет меня от командования эскадрильей — а в базе по приходу домой состоится судебное разбирательство этого инцидента!
Да, сэр, случилось как на «Глориесе», когда между командиром корабля и командиром авиакрыла вышла такая же размолвка. Когда кэптен Ойли-Хьюг настаивал на ударе по берегу, а коммандер Хит отказался выполнить приказ, утверждая что его самолеты не приспособлены для таких заданий. В результате, авианосец следовал в базу, где должен был состояться суд, не приведя авиагруппу в должный порядок, ведь было время убрать с палубы оказавшиеся там сухопутные истребители и подготовить к взлету дежурную эскадрилью торпедоносцев? Но тогда немцы не имели своего авианосца в составе эскадры — я и сейчас считаю, что кэптен Филипп обязан был принять решение, под свою ответственность. Может быть, он принял бы его, будь у нас еще час. Но история не знает сослагательных наклонений.
Мне было дозволено остаться наверху. И я видел, как немцы точно так же расстреляли еще две «барракуды». И уже командир 827-й язвительно спросил, закончится ли его эскадрилья на этой паре «мессов», или что-то останется тем, кто прилетит на смену, когда эти уйдут на дозаправку? На что Филипп заорал «молчать!» и даже топнул ногой. Видно было, что он, безусловно храбрый человек, боится принять ответственное решение, не располагая информацией. И «Фьюриес» шел прежним курсом… на что надеялся несчастный Филипп? Что «Ринаун» вдруг выйдет на связь, или эскадра «Кинг Эдварда» на подходе? И я не могу его винить — потому что сам страстно ждал и надеялся на то же самое.
Время шло. Периодически в облаках мелькали силуэты «мессершмиттов», не знаю, та ли это была пара, или они менялись, вероятнее второе, сколько топлива должно остаться у них баках? И тут доклад по радио с эсминцев впереди — большие корабли идут навстречу. «Ринаун»? Нет, их трое, поодаль еще один. Сейчас я знаю, что это были «Ришелье» (или «Фридрих», как переименовали его немцы), и все те же «Шарнхорст» и «Гнейзенау», повторялась история, случившаяся в Норвежском море в сороковом. Тогда, из экипажа «Глориеса», 1245 человек (почти как у нас) спаслось всего сорок четыре, и еще трое с эсминцев сопровождения.
Отмечу лишь перемену с кэптеном Филиппом. При всей опасности, обстановка прояснилась — и не было больше сомнений. Теперь это снова был абсолютно спокойный, уверенный в себе, британский офицер, его приказы были точны и безошибочны. Авианосцу поворачивать на северо-восток и уходить самым полным, «Бирмингему» прикрыть дымовой завесой, эсминцам выйти в торпедную атаку, прикрыть отход. Хотя не знаю, может и правы те, кто считали, лучше следовало оставить эсминцы при себе, также как дымзавесчиков, и угрожать торпедной атакой уже из-за дыма?
Я не видел, что происходило за кормой. Читал мемуары, и немногих спасшихся, и самих немцев, как они с восьмидесяти кабельтовых накрыли «Пенн» и «Петард», первый был расстрелян «Шарнхорстом» почти сразу, одиннадцатидюймовый снаряд в машину, затем добивание, по второму стрелял «Зейдлиц», и гораздо хуже, из двенадцати выпущенных снарядов попал одним, зато разворотил эсминцу всю носовую оконечность, отчего тот почти потерял ход — и «Ришелье» подключился, нанеся удар милосердия, от двух его снарядов «Петард» затонул мгновенно (что любопытно число спасенных в точности повторило тот эпизод с «Ардентом» и «Акастой», всего три человека, двое и один, с разных кораблей). Но мы не видели, потому что «Бирмингем», отчаянно пытался нас прикрыть, описывал за нашей кормой зигзаг, ставя дымовую завесу. И он еще стрелял, и даже попал в «Зейдлиц», без особых последствий, зато в него, в те минуты, когда он был виден, вцеплялись залпами и «Зейдлиц», и «Шарнгорст». Я видел, как на крейсере сверкали вспышки взрывов, и летели обломки, от надстройки, от трубы, от кормового мостика, как рухнула мачта, как поднялось пламя над его носовыми башнями, а затем и над третьей, как он сам накренился на борт, теряя ход, а четвертая башня, кормовая нижняя, еще стреляла, а затем «Бирмингем» опрокинулся через правый борт и исчез под водой. Кажется, последние выстрелы по крейсеру, уже не имеющему возможности сопротивляться, сделал «Ришелье», уж очень сильные взрывы там были — хотя может быть, рвался боезапас. Ну а после, насколько можно было различить в бинокль, флагман Тиле прошел прямо по тому месту, где затонул «Бирмингем» — да, я с охотой подпишусь под любым свидетельством, что этот палач и садист Тиле и тут рубил спасавшихся винтами, ведь из всей команды крейсера, восьмисот с лишним человек, не выжил никто!
Мы убегали по курсу 40, а немцы нас догоняли, уже можно было различить их на горизонте невооруженным глазом! Три линкора и тяжелый крейсер, против нас, плавучей керосинки почти без брони, с несколькими пушечками зенитного калибра! Но смею заверить, на борту не было ни малейших признаков падения боевого духа, каждый готов был выполнить свой долг до конца! К тому же все помнили, как этот мерзавец Тиле поступил с экипажем сдавшейся «Айовы». И наше британское упрямство было, хотя все понимали, сейчас расстреляют нас, как у стенки, и дальше пойдут.
И тогда кэптен Филипп приказал готовить к стрельбе торпедные аппараты. Да, мы были таким уникумом, чтобы на авианосце, и два подводных торпедных аппарата, остались еще с тех времен, когда «Фьюриес» числился линейным крейсером. А сам командир на несколько минут оставил мостик, и вернулся уже в парадной форме со всеми наградами. А немцы приблизились еще, но отчего-то не стреляли. До них было уже наверное, миль пять, до головного, «Эйгена», за ним, чуть правее, «Шарнхорст», и еще позади «Ришелье» и «Гнейзенау», а их авианосец мы так и не видели. Но «мессы» над нами крутились, причем не пара, а больше, в облаках мелькали — наверное, ожидали, что мы будем выпускать торпедоносцы, единственный наш шанс. Так ведь мало того, что истребители, и зенитки трех линкоров, нам еще и развернуться надо было, ветер с северо-запада, а мы убегали на северо-восток, как я сказал, а надо было развернуться, чтобы носом против ветра, или хотя бы с острых носовых углов, тогда лишь «барракуда» с торпедой могла с нашей палубы взлететь. Тут немцы дали первый залп, лег у нас перед носом — тогда Филипп приказал, лево на борт, я уже подумал, что все же решился, и хотел просить его позволить мне сесть за штурвал, лучше уж так помереть, чем просто под снарядами, без малейшего шанса ответить. Но джерри больше не стреляли, а «Зейдлиц» стал сигналить, предлагаю сдать ваш корабль, в противном случае никого спасать не будем. При капитуляции жизнь обещаем, чтобы трофей до базы довести.