Морской волк
Шрифт:
Петрович по моему приказу остался в ЦП. А на мостике возле меня как-то незаметно оказался Большаков, и с ним четверо его ребят в полной боевой. Мы смотрели с высоты рубки, как «Щука» пытается пришвартоваться к нашему борту. Развернули штормтрап.
Блин, флаг мы подняли какой?! Черт с белоэмигрантами — но ведь под ним уже в эту войну власовцы против наших воевали! Хотя вроде бы это было в сорок третьем — сорок четвертом, сейчас же предатель Власов только месяц как сдался и ничего пока еще не достиг; сам факт его измены у нас пока малоизвестен. Так что пусть пока будет Андреевский.
— Кто
С мостика «Щуки» поспешно спустились двое. Перепрыгнули на наш борт и стали подниматься по штормтрапу. Если идущий впереди то и дело оступался, и двое наших его подстраховывали, то второй двигался уверенно. Лицо его, когда гости поднялись наконец на мостик, показалось мне знакомым. Е-мое! Я помнил, конечно, кто был в нашей истории командиром Щ-422 — но никак не ожидал вот так встретить живую легенду Северного флота. В честь которого в нашем времени названы и база Видяево и корабль «Федор Видяев». И памятник в Полярном, к которому цветы в День Победы каждый год возлагают.
И я, капитан первого ранга, командир атомного подводного крейсера, вытянулся и первым отдал честь — ему, тогда еще тридцатилетнему капитан-лейтенанту. За которым пока числились один командирский поход на Щ-421, в котором лодка погибла, и один на Щ-422 — где он утопил один транспорт с нашей подачи. И моему примеру последовали все наши, бывшие рядом.
Первый из гостей чуть заметно поморщился. Внешне он был похож на артиста Шукшина, такой рабоче-крестьянский мужичок. Ну да Мюллер, которого мы по «Семнадцати мгновениям весны» знаем, по жизни тоже был происхождения крестьянского, что не мешало ему успешно руководить гестапо. Дураков и простаков в органах не держат.
— Майор Кириллов?
— Так точно. Старший майор государственной безопасности. А вы, простите… да, кстати, как к вам следует обращаться, «господин» или «товарищ»?
Вежливо, доброжелательным тоном — а на место поставил. Кто не понял, армейский майор и он же из ГБ — это разница в два чина в те времена; ну а старший майор был равен довоенному комбригу, а сейчас, наверное, генерал-майору. И судя по вопросу вкупе с ударением на «старший», пытается прощупать нашу принадлежность: слышал, что в старорежимной армии в разговоре приставки опускались — штабс-капитана именовали капитаном, а подпола полным полканом. Ну, я тебе тоже сейчас загадку подкину.
— Командир подводного крейсера К-119 «Воронеж», капитан первого ранга Лазарев Михаил Петрович. А насчет обращения — второе привычнее, товарищ старший майор. Так и не укоренились у нас «господа», ну разве только когда очень официально. А в боевых подразделениях только «товарищи» — были, есть и будут, насколько я знаю.
Сделал короткую паузу — интересно, ответит что? Молчит, информацию осмысливая.
— А отчего мы обязаны были капитан-лейтенанта Видяева Федора Алексеевича первым приветствовать, так это вы внизу, в кают-компании, поймете — почему так, не иначе. Прошу за мной.
Спускаемся вниз через главный рубочный люк, сквозь спаскамеру, в центральный пост. Гости удивлены интерьером — старший майор оглядывается, а Видяев, тот вообще головой вертит, видно, что хочет о чем-то меня спросить, но не решается. Конечно — на лодках тех времен, да и в пятидесятые на дизельных центральный был
— Товарищи офицеры!
Петрович спешит навстречу с докладом. Ну приколист, мля! Нет, это не по поводу «товарищей» — хотя вкупе с «офицерами» в сорок втором звучало примерно как в двадцать первом веке «товарищ царь». А оттого, что доклад свой адресует не мне, а Видяеву! А тот вообще ничего не понимает. В присутствии командира рапортовать другому лицу принято на флоте, только если лицо в адмиральском чине! Или же — прямое начальство командира.
Причем все присутствующие предельно серьезны. Молодые смотрят даже восторженно. И шепот слышен:
— Тот самый.
— Да не совсем похож…
— Так фотки старые были.
— А памятник?
— Так лепили его когда?
А ведь Кириллов сориентировался — отступил Видяеву за плечо, смотрит с интересом, ожидая, что будет дальше.
— Это вот наш ЦП, — говорю, — и чтобы не мешать товарищам, вахту несущим, пройдем в кают-компанию.
С нашей стороны, кроме меня, были: Петрович, как моя правая рука, лицо особо доверенное и зам мой в случае чего, и Сан Саныч, как знаток истории и также лицо особо надежное. При первой встрече много народу не нужно, будут лишь мешать; хотя, конечно, если кто-то вдруг потребуется, вызовем по «Лиственнице». Ну и Григорич внаглую просочился явочным порядком и уже присутствовал в кают-компании, когда мы все вошли. Я ему кивнул: оставайся. Пожалуй, не лишним будет и спец по идеологии и научному коммунизму.
Ведь, как я понимаю, товарищ старший майор у нас остается? Успеет еще со всеми перезнакомиться. А пока — к делу. Только сначала закончим с протоколом.
Указываю гостям на переборку, где у нас «уголок памяти и боевой славы». Сами поймут.
За стеклом — советский военно-морской флаг с гвардейской лентой. Фотография — Щ-422, из нашей истории, в Полярном. Портрет самого Видяева. Фото памятников ему же, в Видяево и в Полярном. История этого вот гвардейского флага — который в реальности Щ-422 так и не носила: указ вышел через два дня после того, как она из того, последнего своего похода в июне сорок третьего не вернулась. Флаг приготовленный так и не был вручен и переходил «по наследству» для сохранения традиций — сначала к ракетной К-116, 675-го проекта, а как ее на слом, то к нам. И модели здесь же на полке — Щ-422, «сто шестнадцатой» и, наконец, нашего «Воронежа».
Или у старшего майора железные нервы — или он уже что-то знал или догадывался. Точно, смотрит — как будто ждал чего-то подобного. А вот у Видяева вид — как по голове мешком. Хотя, пожалуй, узнай я, что через год погибну героем и гвардейцем, чтобы «воплотиться в пароходы, в строчки и в другие долгие дела», наверное, выглядел бы так же.
— Товарищ капитан первого ранга! — не выдержал, наконец, Федор Алексеевич. — Да что это такое? Откуда вы?
— А это вам товарищ старший майор расскажет, — отвечаю. — Похоже, у него это получится не хуже, чем у меня. Убедительнее — точно. Ведь так?