Морской ястреб (др. изд.)
Шрифт:
Подобные мысли несколько поколебали решимость сэра Оливера. Однако он быстро оправился, вспомнив о своих незаслуженных страданиях, обо всём, что взывало к отмщению.
Итак, сперва в Арвенак — убедить сэра Джона и Розамунду выслушать наконец правду, затем в Пенарроу — предъявить счёт мастеру Лайонелу. Этот план воодушевил сэра Оливера, и, поборов минутную слабость, он ещё быстрее зашагал вперёд, к замку на вершине холма.
Массивные, окованные железом ворота, как и следовало ожидать в столь поздний час, были заперты. Сэр Оливер постучал, дверца в воротах приоткрылась, и в ней показался зажжённый факел. В ту же секунду он выхватил факел из державшей его руки и, перескочив через высокий порог, оказался в проходе за воротами. Сдавив рукой горло привратника, чтобы тот не закричал, он перебросил его своим людям, и те в мгновение ока заткнули ему рот кляпом.
Покончив с привратником, через зияющую чернотой дверь корсары устремились в обширный проход. Почти бегом предводитель повлёк их к высоким окнам, светившимся золотистым гостеприимным светом.
Со слугами, встретившимися в холле, они справились так же быстро и бесшумно, как с привратником. Пираты двигались уверенно и осторожно, и ни сэр Джон, ни его гости не подозревали об их присутствии до той минуты, когда дверь столовой распахнулась и взору их предстало зрелище, повергшее небольшое общество в состояние крайнего изумления и растерянности.
Лорд Генри рассказывает, что поначалу он вообразил, будто присутствует при маскараде, что всё это — сюрприз, приготовленный для жениха и невесты арендаторами сэра Джона или жителями Смитика и Пеникумвика. В подобном предположении, добавляет он, его укрепило то обстоятельство, что в живописной орде, появившейся в столовой, не было заметно блеска оружия. Готовые к любой неожиданности, пираты пришли в полном вооружении, однако, повинуясь приказу предводителя, никто не обнажил сабли. Им предстояло выполнить свою задачу голыми руками и без кровопролития. Таково было распоряжение Сакр аль-Бара, и все прекрасно знали, насколько опасно не повиноваться ему.
Сам он стоял немного впереди толпы темнокожих головорезов, облачённых в одежды всех цветов радуги и тюрбаны самых разнообразных оттенков. В суровом молчании взирал он на собравшихся за столом, а те, в свою очередь, с не меньшим изумлением разглядывали гиганта в тюрбане, с властным загорелым лицом, чёрной раздвоенной бородой и удивительно светлыми глазами, стальным блеском сверкавшими из-под чёрных бровей.
Какое-то время царило полное молчание, и вдруг Лайонел Тресиллиан с глухим стоном откинулся на высокую спинку стула. Казалось, силы изменили ему.
Светлые глаза загорелись жестокой усмешкой и остановились на молодом человеке.
— Вижу, — произнёс Сакр аль-Бар глубоким голосом, — что уж вы-то, по крайней мере, узнали меня. Я не сомневался, что могу положиться на братскую любовь, ведь её проницательный взгляд узнаёт меня, несмотря на следы испытаний, изменивших мои черты.
Сэр Джон с проклятием встал. Его смуглое худое лицо пылало. Розамунда, застыв от ужаса, продолжала сидеть, судорожно вцепившись в край стола и устремив испуганный взгляд на сэра Оливера. Теперь они тоже узнали его и поняли, что всё происходящее — отнюдь не маскарад. Сэр Джон ни минуты не сомневался, что задумано нечто ужасное, но не догадывался, что именно. То был первый случай, когда берберийских корсаров видели в Англии: их знаменитый набег на Балтимору в Ирландии произошёл через тридцать лет после описываемых здесь событий.
— Сэр Оливер Тресиллиан! — задыхаясь, выкрикнул Киллигрю.
— Сэр Оливер Тресиллиан! — словно эхо, повторил лорд Генри Год и весьма выразительно добавил: — Клянусь Богом!
— О нет, не сэр Оливер Тресиллиан, — прозвучало в ответ, — перед вами — Сакр аль-Бар, гроза морей, ужас христианского мира, отчаянный корсар, в которого ваша алчность, лживость и предательство превратили того, кто некогда был корнуоллским джентльменом. — И сэр Оливер широким жестом указал на всех, сидевших за столом. — Я явился сюда с моими морскими ястребами, чтобы предъявить вам счёт. Срок платежа давно истёк.
Описывая эту сцену, виденную им собственными глазами, лорд Генри рассказывает, как сэр Джон бросился к стене, увешанной оружием, как Сакр аль-Бар рявкнул по-арабски одно-единственное слово, и полдюжины гибких мавров набросились на рыцаря, точно борзые на зайца, и, несмотря на отчаянное сопротивление, повалили его на пол.
Леди Генри вскрикнула; что же касается её супруга, то он, по всей видимости, либо воздержался от каких-либо действий, либо из скромности умолчал о них. Розамунда с побелевшими губами продолжала смотреть на происходящее, в то время как Лайонел не выдержал и закрыл лицо руками. Каждый из них ожидал увидеть некое кровавое, леденящее душу деяние, осуществлённое с тем же хладнокровием и бесчувственностью, с какими сворачивают шею каплуну. Но этого не произошло. Корсары всего лишь перевернули сэра Джона вниз лицом, скрутили ему руки за спиной и крепко связали. Выполнив свою задачу с редким проворством и в полном молчании, они оставили его.
Сакр аль-Бар наблюдал за ними, и в его глазах горела всё та же мрачная усмешка. Затем он вновь заговорил, указав на Лайонела, который вскочил, объятый страхом и издавая какие-то нечленораздельные звуки. Гибкие смуглые руки, как клубок змей, обвились вокруг обессилевшего тела молодого человека, подняли его на воздух и повлекли вон из комнаты. Когда Лайонела уносили, его лицо на мгновение оказалось рядом с лицом брата, и глаза отступника, словно два кинжала, впились в побелевшие черты, являвшие собой подобие маски запечатлённого ужаса. И тогда, по мусульманскому обычаю, сэр Оливер хладнокровно плюнул в это лицо.
— Прочь! — проревел он, и тут же в толпе корсаров, запрудивших холл, образовался проход; он поглотил Лайонела и скрыл его от тех, кто остался в комнате.
— Какое кровавое злодеяние вы замышляете? — в негодовании воскликнул сэр Джон.
Он поднялся с пола и угрюмо стоял со связанными за спиной руками, но не теряя чувства собственного достоинства.
— Вы убьёте своего брата так же, как убили моего? — То были первые слова Розамунды, и, произнося их, она встала и выпрямилась.
Лёгкий румянец оживлял белизну её щёк. Она увидела, как дрогнули веки Оливера, увидела, как гнев сбежал с его лица, и на какое-то мгновение на нём появилось спокойное, почти недоуменное выражение. Затем Оливер вновь помрачнел. Вопрос Розамунды пробудил в нём глухую ярость и заставил изменить намеченный план. После её выпада он счёл унизительным для себя приводить объяснения, уже готовые сорваться с его уст, объяснения, ради которых он оказался здесь.
— Кажется, вы любите это… ничтожество, этого мерзавца, который был моим братом? — усмехнувшись, сказал сэр Оливер. — Интересно, будете ли вы так же любить своего жениха, когда получше узнаете его. Хотя, клянусь, меня уже ничто не удивит в женщине и её любви. Да, очень хотелось бы посмотреть. — Он рассмеялся. — Пожалуй, я не откажу себе в этом удовольствии и не разлучу вас. По крайней мере — на время.
Он почти вплотную подошёл к Розамунде.
— Следуйте за мной, сударыня, — приказал он, протягивая ей руку.