Морской змей и маленькая хлорелла
Шрифт:
«Из чего делают ее, эту грязь?» — все спрашивал я, но никто мне не мог сказать, и всем было безразлично, из чего ее делают. Лишь бы лечила. Потом один мой новый сосед на берегу сказал, что делают эту грязь из кашки.
— Из какой кашки? — не понял я и представил себе сразу же белый клевер, который у нас называется кашкой.
— Растет такая кашка на озерах, — не совсем уверенно продолжал мой сосед, — где-то рядом тут есть Мойнакское озеро. Там ее и собирают. А потом квасят, как силос, и получается грязь.
— Может быть, это все-таки та кашка, что растет на полях? —
Сосед сказал, что это другая кашка, но больше-то он не знает, потому что сам видеть не видел, а только слышал. Недавно отправляли машину на Мойнакское озеро и кричали: «за кашкой!».
Я решил обязательно познакомиться с неведомой кашкой. Надо же знать, чем тебя замазывают. Когда машина отправлялась в очередной рейс, я упросил взять и меня. Приезжаем на озеро, и что я вижу? Лежат на берегу валы противно пахнущей зеленой крупы, совсем не похожей на нашу грязь. Но и на клевер и на тысячелистник она тоже, эта кашка, мало похожа. Врач, который приехал с машиной за кашкой, сказал мне, что кашка — не кашка, а водоросль хлороглея. Она растет в озере, и волнами ее выбрасывает на берег.
Так вот, значит, кому я обязан своим исцелением — водорослям! Жаль только, что нельзя эту кашку привезти домой. Я бы всем в школе показал, чем меня вылечили.
— Почему же нельзя? — сказал врач. — Это сделать очень просто. Есть у вас в школе цветы в горшочках?
— Есть, конечно.
— А бывает там зеленый войлочек на почве, когда сильно поливают цветы?
— Бывает.
— Этот войлочек дает такую же грязь, как и хлороглея. В Пятигорске ею лечат больных.
Потом, когда я приехал домой из Крыма, я первым делом нашел дома цветочный горшок, почва которого покрыта зеленым войлочном. И когда меня спрашивали, кто вылечил меня после купанья в Байкале, я всегда отвечал: «Вот кто» — и указывал на зеленый войлок водоросли в цветочном горшке.
А самым первым моим лекарством был не зеленый войлочек, а «ирландский мох». Когда меня привезли с Байкала еле живого, то врач сказал: «Будешь есть ирландский мох, иначе на ноги не встанешь».
Я никогда мох не ел раньше и очень заинтересовался, почему я должен есть мох, а не более питательные продукты.
— Этот мох и есть самый питательный продукт, — пояснил врач. — Мы даем его самым безнадежным больным. Но ты будешь есть не сам мох, а лекарство, которое из него сделано. Называется оно карраген.
Карраген мне понравился. Он походил на желе. Я с удовольствием ел его, и с каждым днем силы мои прибывали.
— А вы можете показать мне ирландский мох? — попросил я врача, когда лечение закончилось.
— К сожалению, нет, — отвечал мой доктор. — Но сказать тебе, что это такое, могу. Это водоросль хондрус, которую добывают в морях. Сухая водоросль немного похожа на мох, вот ее и прозвали мхом. В лесу с деревьев длинные «бороды» свисают — мы тоже называем «мох-бородач». А на самом деле — это обычный лишайник.
Морские камушки
После лечения грязью мне прописали солнечные ванны. Мы с мамой уходили подальше от набитого людьми пляжа и устраивались на песке возле палатки, в которой жили какие-то экспедиционные работники. Чем они занимались, я не знал, потому что внутри не был, видел только, что они из моря приносили горсти морских камушков и ракушек.
Когда становилось слишком жарко, я подбирался к палатке, и тени, которую она отбрасывала, мне было довольно, чтобы отдохнуть от своих ванн. За стенкой палатки обычно шел малопонятный разговор, из которого я улавливал только отдельные, часто повторяющиеся слова:
— Стрикателля — двадцать, навикуля — сто, еще навикуля сто, стрикателля — тридцать три, амфиплевра — двадцать, стрикателля — семьдесят...
Шли дни, и каждый день повторялось то же. Мне стала надоедать эта монотонная болтовня, а «стрикателля» вообще осточертела. Еще бы, каждый день послушай-ка слово «стрикателля» сто раз подряд. Говорят, в средние века пытка в тюрьмах была такая: человеку целый день твердили одно и то же слово, и он, в конце концов, сходил с ума. Я совсем было решил распрощаться с тенистой палаткой и поднялся, чтобы уйти, но нечаянно задел за стенку. Брезент прогнулся, и внутри что-то с шумом рухнуло.
— Эй, сосед, — крикнули изнутри, — аккуратней, ты нам все тут нарушил.
— Извините, — сказал я через брезент, — я нечаянно. Может быть, вам помочь чем-нибудь?
— Помоги, — обрадовались в палатке, — пойди в море и принеси нам морских камушков.
Я помчался в воду и принес им две горсти камней. Теперь я мог заглянуть внутрь палатки. Там сидели трое научных работников, стояли микроскопы и склянки с жидкостью.
— Зачем вам камушки? — поинтересовался я,— и что это за надоедливые слова вы произносите, то стрикателля, то навикуля?
Обитатели палатки засмеялись:
— Надоедливые, говоришь? Так тебе и надо, не будешь подслушивать. Ну, ладно, за такие хорошие камни, что ты нам принес, все тебе расскажем. И все покажем.
Они взяли один из моих камушков, поскоблили его пинцетом и то, что наскоблили, положили под микроскоп.
— Записывай, — скомандовала одна из обитательниц палатки, — навикуля — сто двадцать «кораблей», один лучше другого. Целый флот! У тебя счастливая рука, молодой человек, мы еще ни разу так много не находили.
Я не мог разделить их восторг по поводу кораблей навикули, потому что не знал, о чем идет речь. Наконец, они успокоились и дали мне взглянуть в микроскоп. Что я там увидел!.. Крошечные кораблики плыли по туманному морю микроскопа Их было много, но все они были скроены по одному образцу. Этот парад кораблей мне очень понравился.
На моих камнях оказались не только кораблики навикули. Тут были самые разнообразные существа, и все они оказались водорослями Каждый кораблик — одна клеточка водоросли. И чем больше разных водорослей на камешках — тем чище вода в море. На одном из моих камней насчитали 50 разных видов водорослей. Это значит, что вода здесь очень чистая, — так сказали мне научные работники.