Мортен, Охвен, Аунуксесса

Уважаемый читатель! Эта книга — не исторический роман, поэтому любые исторические параллели — лишь плод моего воображения. Повествование ведется от лица Мортена, молодого викинга, но не в земной его ипостаси. Поэтому он, уже обладающий тайной всеобщего знания, может позволить себе ряд сравнений и слов, не типичных для того темного времени. Если есть книга «в Олонец», значит должна быть и «из Олонца». Над ней я сейчас работаю. Я писал это произведение, чтоб мне самому было интересно и весело. Если кто-нибудь разделит мои настроения, я буду очень признателен.

С уважением Бру2с. 29. 06. 08, вдали от дома.

Тишина

казалась неестественной. Но она длилась несколько мгновений, растворившись в звуке реки, шуме деревьев и далеком надрывном крике Ленни. Я сел на ближайший валун, уперся мечом в землю у ног и начал заваливаться куда-то вбок, более не в силах удерживать свое обескровленное тело. Падал я бесконечно долго, время остановилось, впрочем, ощутить, как песок набивается мне в нос, я не успел. Неведомая сила как будто выдернула меня прочь из реальной действительности: все звуки мира стремительно слабели, неумолимо отдаляясь, убогая картинка перед глазами уменьшилась сначала до размера светящегося окошка в кромешной тьме, а потом и вовсе перестала быть видимой, отдалившись на сто миллионов тысяч километров. Я перестал существовать, я ненароком умер…

Однако небытие как-то не наступило. Напротив, наконец, я понял, что есть блаженство. Безмятежность, умиротворение, абсолютное спокойствие, восторг, как от чувства полета, свобода — все это переполняло мою душу. Я снова мог видеть и слышать, да что там скромничать, я мог увидеть любое место, хоть за тридевять земель и при этом легко воспринимать все звучание его окружающее.

А тело мое осталось лежать на изрытом ногами песке, около залитых кровью камней, и великаноподобные сосны удрученно качали над ним своими главами. Неутешная Ленни содрогалась от рыданий, стоя на коленях, от города бежали вооруженные люди, но живых, кроме девушки на берегу найти они не смогут. Мы со старым другом Охвеном постарались от души, отряд смуглых кривоногих горлопанов геройски прекратил свое существование. Хотя какое уж тут геройство, брать надо не числом и наглостью, а умением.

Однако, пора…. Помните обо мне, люди!

А где-то далеко-далеко громадный зверь поднял морду к небу и завыл, словно проклиная судьбу. Он в бессильной злобе царапал землю страшными когтями, почувствовав потерю. Я не мог быть его другом, но по прошествии нескольких лет он должен был получить от меня долг, хотя я не считал, что чем-то ему обязан. Успокойся, гад, может все же свидимся…

— Обрати внимание, какой АТМАН (спасибо Фармеру — идея-то его!). Чистый и незапятнанный.

— Но форма не завершена, времени не хватило. Придется начать сызнова, пусть набирается опыта.

— Ах, люди, как вы несовершенны, боже мой.

Я предполагал, что это Валгалла. Но я не встретил девок-воительниц, как их там кличут: амазонки, сирены, пифии? Хотя, нет — валькирии. Где они рыщут, пес их знает. Не проводили они меня через Радугу-мост к пиршественному столу. Впрочем, даже если бы я их и встретил, представился, попросил содействия, проку никакого это бы не дало — моста не было. Голимая пустота, за исключением двух сияющих богов, с интересом созерцающих мою персону. Я не видел их лиц, но что-то заставляло меня верить, что они — это Истина, мужская и женская ее составляющие, они — наши создатели, учителя, поверенные во всех наших делах. Они не вершат наши жизни, они не контролируют наши поступки, но они — наши Судьи.

Недалеко от бурной и пенящейся речки Гломмы, посреди возвышающихся скал и разбросанных там и сям валунов течет вовсе уж безымянный ручей. На берегу этого ручейка в изобилии произрастает обалденно вкусная трава. Так, во

всяком случае, могут думать козы, если, они вообще могут думать. Их пасет короткими летними месяцами мой взрослый друг Охвен, ну а я ему с энтузиазмом, свойственным моему юному организму, помогаю. Говорят, что сыр, получаемый от наших коз, самый вкусный у нас во фьорде. Это наше с Охвеном твердое убеждение, потому как работа эта совсем не в тягость, а если делом заниматься в удовольствие, то и продукт получается отменного качества. Конечно, пастушеское ремесло почетно и прибыльно (беглый взгляд на заурядного пастуха, грязного и в лохмотьях подтвердит это предположение), но в дальнейшей жизни я планировал к козам не иметь никакого отношения, разве что сугубо потребительское. Я грезил далекими странами, воинской доблестью, славой героя. Охвен все это уже пережил, поэтому оба мы были вполне удовлетворены: я, уверенный в своей будущей карьере викинга и полным кошельком искусителей человечества рыже-желтого цвета, и Охвен, уважаемый за прежние подвиги самим конунгом, никогда не стесненный отсутствием средств. Приходилось, правда, доказывать некоторым завистникам свою состоятельность, как личность, но все реже и реже.

Моя помощь ветерану была очень кстати, так как, обладая огромным ростом, широченными плечами и крепкой мускулатурой, он практически не мог бегать, сильно хромая на левую ногу. Увечье досталось ему в стародавнем походе, при выручке из беды своих боевых товарищей. Но, тем не менее, после излечения он вновь занял свое место в дракаре и совершил еще немало славных дел.

Хотя и выглядит Охвен как истинный викинг, светловолосый, голубоглазый, но родился он далеко от этих мест, на краю мира, за землями таинственных финских колдунов, на осколке древней Гипербореи. Как он попал сюда — рассказ особый, мне пока так и не удалось услышать сентиментальные воспоминания о былой юности нашего мира.

Наша жизнь текла бы и дальше подобным устоявшимся образом, если б однажды чудным туманным утром я не проявил любопытство, увидев, как над лесом взмыли в одночасье все птицы округи. Возбужденно крича, они наперегонки нарезали несколько кругов в воздухе и рассыпались по своим пряткам, будто их и не было. Лишь пара соек где-то воодушевлено трещала, как горох, падающий на барабан. Эти сойки возвестили всему свету, что мир изменился, по крайней мере, мой и Охвена.

Я поутру всегда занимался одним и тем же, невзирая на погоду. Вот и сегодня, выбравшись из мехового мешка, я разворошил костер, раздул угли, добавил дров и побежал к ручью за водой, а заодно и умыться. Охвен тем временем открывал загон, где козы ждали-не дожидались утренней дойки, вольных лугов и заливных трав, чтоб размять копыта, пустить в дело рога и набиться травой по самое не могу.

Нынешним утром всю землю застилал туман такой густоты, что ноги по колено пропадали из видимости. Самая благоприятная погода для нечисти. Мне, правда, до сих пор не доводилось пересечься ни с гоблинами, ни с троллями, ни с гномами, ни с эльфами, но я по этому поводу не переживал. Есть многое непознанное на этом свете, а жизнь так длинна… Да и не готов я пока к подобным свиданиям.

К тому же сырость эта пронизывает до костей. Но скоро солнечные лучи наберут силу и в мире снова воцарит благоденствие и чистота. Поеживаясь, я зашел в воду, высоко поднимая ноги, да так и замер с задранной конечностью, потому что над ближайшим леском тишина вдруг взорвалась многоголосьем птичьей стаи. Мурашки дружной толпой пробежали по позвоночнику, захотелось побросать все ведра и стремглав умчаться к нашему лагерю. Но низменный инстинкт не смог мною овладеть, я нарочито медленно умылся, непроизвольно оборачиваясь, взял ведра и в бодром темпе преодолел расстояние до костра.