Шрифт:
1
Ночь была душной, а море неподалеку. Но я был не на море, а только неподалеку от него. Я слышал, как волны бились о скалистый берег. А между мной и морем шумела автострада.
Я ворочался, весь мокрый от крови. А может быть, от пота? Что-то жидкое скатилось с моей шеи и запуталось в волосах на груди. Воздух был спертый и душный, заполненный одурманивающим запахом никотианы цветущей ночи.
Я присел на край кровати и попытался бороться с подступившей тошнотой. Я бы с удовольствием выпил чего-нибудь. И с удовольствием бы узнал, где я все-таки нахожусь. Но знал я только о
Я в темноте начал искать лампу и нашел ее. Рядом с кроватью стоял маленький столик – ровно такой, чтобы на нем могли уместиться бутылка с ромом, стакан, пепельница и пачка сигарет. Я приложил бутылку к губам, потом закурил сигарету, откинулся назад и задумался о том, насколько по-идиотски все-таки может вести себя человек...
Я находился в бунгало какого-то туристского мотеля. На улице, перед окном, какая-то женщина спросила, пружинные ли матрацы в номерах.
Девичий голос ответил утвердительно.
Я шатаясь добрел до окна и приник к щели в жалюзи. Черт возьми, мотель что надо. Бунгало были построены из декоративного кирпича и были расположены полукругом, в центре которого находился декоративный цветник. На другом конце этого полукруга я заметил освещенный бар, на черепичной крыше которого восседал пурпурно-красный неоновый попугай. Перед автострадой 101 стояли несколько пальм. А по ту сторону авто, страды находилось море. Через два бунгало от моего миленькая брюнетка лет двадцати с небольшим разговаривала с какой-то старой мочалкой с орлиным носом, которая стояла, прислонившись к машине с номерным знаком из штата Айова. Когда я наблюдал за ними, женщина с орлиным носом как раз интересовалась, чисто ли в домиках и какова будет цена для двух взрослых и двух детей.
Ее лицо мне совсем не понравилось, а голос еще меньше. Вороны и то каркают приятнее. Я вернулся и глотнул еще из бутылки.
Я совершенно не мог вспомнить, как я очутился в этом мотеле. Но вспомнить было нужно.
Последний контракт был разрушен в десять часов. Но в какой день это было? За несколько минут до полудня я сказал последнее "прощай" агенту пароходства Гаити и всей пароходной компании. Это было в портовом бюро пароходства в Сан Педро. Хватит с меня этого моря, я был сыт им по горло. И на этот раз решил проститься с морем всерьез. В течение трех лет я копил свое жалованье, а теперь хотел вернуться домой, купить ферму, жениться и, как говорят, уйти на покой.
В своем маленьком уютном бюро Гаити как раз разговаривал по телефону. Когда я поделился этой новостью с его секретаршей Грейс, та перестала строчить на своей пишущей машинке и удивленно уставилась на меня.
– Должно быть, вы заболели, Швед, – пробормотала она.
– Я давно страдаю этой болезнью, малютка, – ответил я.
Она поинтересовалась, подыскал ли я себе невесту. Я ответил, что нет.
Потом выполз и Гаити из своего угла:
– Черт бы вас всех побрал! Сперва мне сообщают, что застрял "Сити оф Бостон" с товаром на восемнадцать тысяч долларов, а теперь вы тут со своими причудами! Вы что, серьезно хотите проститься с морем?
– Вот именно!
И вскоре я уже
Полдень в Сан Педро склянки бьют восемь. По дороге я еще спрашивал себя, а действительно ли я могу расстаться с морем, прослужив долгих восемнадцать лет.
Я остановился в маленьком отеле с намерением выехать из Сан Педро в полночь. Я даже купил билет на автобус до Хиббинга. В баре я выпил пару порций виски, сходил в кино, а потом поужинал. Помнил я еще какую-то брюнетку и рыжеволосую. Обе они ловили мужчин. Типичные пухлые портовые шлюхи с мощными ляжками и отекшими лицами. Я поставил им по паре рюмок. Просто так, забавы ради. Ну, а что было потом?
Память постепенно прояснялась.
Я отправился на прогулку вдоль автострады, пока не добрел до какого-то питейного заведения неподалеку от Лагуна Бич. Там я уже выпил поосновательнее. Накопленные деньги у меня были спрятаны в поясе. А то, что у меня было в карманах, я расходовал.
Я вспомнил, что довольно громко распространялся относительно какого-то заголовка в вечерней газете. Там сообщалось, что нашли труп какого-то очень богатого парня из Чикаго, в то время как все его друзья думали, что он уже три года находится в Европе. И теперь ФБР объявило розыск его жены. Бармен, один парень по имени Джерри и я пришли к единодушному выводу, что иметь у себя на пятках ФБР – дело отнюдь не приятное.
Потом я вспомнил, что мы играли в кости. В задней комнате бара. С двумя фермерами из Авокадо, несколькими строительными инженерами, которые как раз возвратились из Гуама, и мексиканским студентом с маслянистыми волосами. Я крупно выигрывал. Деньги уже торчали у меня во всех карманах – три или четыре тысячи долларов. Не говоря о тех двенадцати тысячах, которые были спрятаны в поясе.
В данный момент у меня даже карманов-то не было. Эта мысль настроила меня на меланхолический лад. Такой меланхолии я еще никогда не испытывал. Вот я и топил свою печаль в роме и прислушивался к гнусавому голосу старухи, которая все еще расспрашивала о ценах за ночлег...
А потом я вспомнил о драке, вспомнил довольно четко. Мексиканец обвинил меня в том, что я якобы подменил кости. Он вытащил дубинку и прорычал:
– Надо бы проучить этого проклятого шведа!
Попытались это сделать и обезьяноподобные строительные инженеры. Когда-то делали подобные попытки и другие усталые от жизни подонки – причем такие, которые знали свое ремесло. На Мозамбике, в Александрии...
Но что произошло потом? Я пытался вспомнить, но тщетно.
За окном гнусавая старуха решила все-таки не снимать номера. Она сказала, что поближе к Лос-Анджелесу найдет что-нибудь подешевле.
С шумом завелся мотор машины, шины захрустели на гравии. В душной тишине, последовавшей после отъезда машины, аромат никотианы показался еще более приторным. Я услышал стрекотание садовой машины. Пение цикад смешивалось с шумом машин на автостраде и плеском волн. А потом на веранде зацокали высокие каблучки. Железная дверь на шарнирах замяукала, как рассерженная кошка. Брюнетка, которую я видел разговаривающей со старухой, вошла в бунгало с сигаретой во рту. Мое скудное одеяние, казалось, нисколько ее не шокировало.