Московии таинственный посол
Шрифт:
Стоит занять польский трон, не выговорив особых условий, и начнется проникновение в Россию литовских и польских феодалов, а еще страшнее — иезуитов.
Челуховская. Царь Иван, конечно, опасен. Но, думаю, не следует придавать такое уж значение беглому печатнику. Мало ли по каким причинам он здесь объявился.
Торквани. А кто вам сказал, что он беглый? Что вообще мы о нем знаем? То, что он сам о себе рассказывает, не больше. Но поверить его рассказам трудно. Если он всегда жил в Москве, был там дьяконом церкви Николы Льняного, а затем по приказу царя основал Печатный двор, то почему же он тогда и по сей день не печатает там книги? Обидели завистники? Не могу себе представить, кто решился бы действовать через голову московского великого князя.
Челуховская. Но печатник мог поссориться с царем Иваном.
Торквани. В таком случае кто бы его выпустил из Москвы? А выехал он спокойно — с подручным и с сыном. Как мы можем судить, вывез и оборудование для русской типографии. Разве это похоже на тайный отъезд? Кстати, почему печатника Ивана сразу же по прибытии в Вильно принял покойный король Сигизмунд, да еще представил сейму, выдал охранную грамоту?
Разве дьяконов и беглых печатников короли представляют сейму?
Челуховская. Вы считаете, что у печатника было рекомендательное письмо от царя Ивана к нашему покойному королю?
Торквани. Не знаю. Но должны ли мы, дочь моя, слепо верить королям? Короли бывают разные. Может быть, на словах ратуя за католицизм, они вместе с тем укрепляют в своих пределах православие? Не так давно по указам из Кракова строили не только костелы, но и православные церкви. И все это делалось при благочестивом короле Казимире Ягеллончике. К сожалению, короли тоже люди. Казимир был литовцем. А литовцы всегда немного русские. Их внешне и не различить. Так или иначе, Казимир не забывал, что он, кроме всего прочего, еще и великий князь русский. Это при нем в Кракове появился Каллимах. А кто такой Каллимах? Преступник, бежавший из Рима от гнева папы. Если он писал хорошие стихи, то тем хуже. Плохо, когда талант достается еретику.
Челуховская. Поэты? Бог с ними! Мы живем в мире, где все решают мечи и пушки.
Торквани. О нет, дочь моя, это опасное заблуждение. С помощью мечей и пушек можно выиграть одну, две или даже тысячу битв. Но с помощью оружия не завоевать души людей. О чем толковал в Кракове Каллимах? О величии человека, о бессмертии его души. Но это странное бессмертие. Его, утверждал Каллимах, можно достичь не столько усердными молитвами, сколько просвещенностью, чтением хороших книг, следованием античному, то есть языческому, не христианскому искусству. Кроме того, подумайте, дочь моя, о том, что призыв к возвеличиванию смертного человека есть не что иное, как покушение на величие самого господа. Пусть это вслух не произносится, но всегда подразумевается. Если же человеку день и ночь вбивать в голову, что он венец мироздания, то в один прекрасный день он дерзновенно отважится искать собственных объяснений бытия. Так случилось с Миколаем Коперником.
Челуховская. Мне кажется, сейчас положение иное.
Торквани. Да, сторонники истинной веры укрепили свое положение. Особенно после заключения Люблинской унии. Но все же многого уже не возвратить. И тут я вновь вынужден вспомнить о беглом поэте Каллимахе. О, беглые поэты и легкомысленные государи! Разве можно пригревать беглых поэтов? Их надо гнать дальше, в иные пределы! Они несут с собой дух беспокойства и безверия. И вот пример: Каллимах собрал вокруг себя несколько доверчивых молодых людей, заразил их своими сомнительными идеями. Его скандальная слава росла. Король, не разобравшись в сути дела, поручил ему воспитывать наследников… Подождите, ясная пани, не перебивайте меня. Я подхожу к очень важному моменту нашей беседы. Каллимах создал в Кракове атмосферу праздности, суетной болтовни, когда каждый стремился к действиям не столько правильным и умеренным, сколько неожиданным. Как, например, ваш достойный супруг сиятельный граф. Пусть это не покажется вам обидным, ведь это правда. Граф, как балованный ребенок, готов даже божий храм взорвать, чтобы обратить на себя внимание.
Графиня поднялась с кресел и подошла к камину. Может быть, для того, чтобы погреть зябнущие руки, а может быть, с целью прервать монолог Торквани. Речь коснулась графа. И как бы пани Регина ни относилась к своему супругу — любила или ненавидела, — внешне она должна была вести себя по отношению к графу корректно. И Торквани
Челуховская. Вы правы. И я сама хорошо знаю легкомыслие моего супруга. Оно достойно сожаления.
Торквани. Графа можно понять и простить. Я считаю, что он большой ребенок. А Каллимах и его друзья были не детьми. Ратуя за терпимость, за свободу духа, они расшатывали основы нашей веры. Дело дошло до того, что сначала Каллимах подал мысль основать в Кракове латинскую типографию. Это еще куда ни шло. Затем он и его ученик Цельтис помогли русским агентам создать там же, под носом у короля, славянскую типографию. Они нашли некоего Швайпольта Фиоля; позднее ему пришлось просидеть некоторое время в епископской тюрьме, и поделом! Этот Фиоль, как доподлинно выяснено, не преуспел ни как ювелир, ни как механик. Придуманный им насос для откачки воды из шахт денег не принес. Эти люди убедили неудачника открыть славянскую типографию. Нашли ему помощника — Рудольфа Борсдорфа, человека молодого, но уже с гнилинкой в душе. Многие вокруг Фиоля вертелись. Их имена нам известны… Вы понимаете, светлая пани, что такое книга? Еретику можно заткнуть рот. Его можно отправить на костер. Это страшно, но иной раз не бывает выхода. С вредной рукописью можно поступить так же, как и с ее автором. Но типографии меняют дело. Ересь становится стоголовой, тысячеголовой гидрой. Книги расползаются по миру. Их не отловить.
Челуховская. Так вот почему вас встревожило прибытие сюда московского печатника!
Торквани. Конечно, ясная пани. Именно об этом я и толкую целый час. Верховный гетман Литвы Григорий Ходкевич играл в очень опасные игры. Он воевал против объединения Польши и Литвы.
Он зазвал к себе в 1564 году печатника из Москвы. А к чему это должно было привести? К укреплению схизмы [7] среди литвинов и русских. О, это опасные для истинной веры люди! Трудно сказать, что они могли бы сделать, если бы смерть не укротила пыл Ходкевича. Но остался еще князь Константин Острожский. С ним мы еще хлебнем горя. Как бы этот печатник не оказался в конце концов в Остроге. А тут еще князь Курбский явился со своими людьми в наши пределы. Сегодня он изображает врага московского князя, завтра ему взбредет на ум изображать друга. Нет ничего опаснее людей, которые делают из измены профессию. Посулят ему вместо тридцати сребреников шестьдесят — объявит, что ошибся, поссорившись с Москвой, и пойдет походом на Рим или на Мадрид. Ему ведь все равно. Ох, неспокойно у меня на душе, пресветлая пани!..
7
Схизматикамикатолики в ту пору называли сторонников веры греческого закона, которых позднее стали именовать православными.
Свеча догорела. Пани Регина поднялась, чтобы зажечь новую. А мы с вами потихоньку возвратимся в зал, выйдем на балкон и спустимся на деревянную торцовую мостовую.
Глубокий вечер. Почти ночь. Город спит.
И нам с вами давно уже пора по домам. Но хорошо ли вы запомнили разговор отца Торквани с пани Челуховской? Если не надеетесь на свою память, лучше, придя домой, запишите все слово в слово. Этот разговор очень важен. Он поможет нам понять те события, которые произошли вскоре после беседы отца Торквани с графиней.
И еще одна деталь. Это тоже надо хорошенько запомнить, чтобы лучше представить себе, о каких русских, литвинах и московитинах толкуют наши с вами герои. Дело в том, что во второй половине XVI века русскими чаще всего называли жителей Русского воеводства Королевства Польского, Волыни и Подолии. Эта традиция шла еще от времен Киевской Руси.
Что же касается жителей нынешней Белоруссии, то их именовали литвинами, поскольку земли эти входили в состав Великого княжества Литовского. Но литвины, так же как жители Русского воеводства, говорили на западнорусском диалекте, причем не только простой народ, но и феодалы. Среди князей Великого княжества Литовского было много Рюриковичей. В значительной степени обрусели и пришлые князья. Потому государственным языком Великого княжества Литовского был западный диалект русского языка. Первая в Литве книга, набранная латинским шрифтом, вышла в свет лишь в 1599 году.