Московит-2
Шрифт:
– О чем именно?
– Во-первых, приказать княжескому управителю, чтобы тот пресек болтовню своей супруги по поводу этих самых… э-э-э… дьявольских пятен, померещившихся то ли пани Катарине, то ли ее служанке.
– Охотно. Более того, я сам ей это прикажу! Пани Катарина усердна и абсолютно честна, но вот насчет ума… – князь многозначительно хмыкнул. – Конечно, нельзя быть уверенным, что она уже не разнесла эту сплетню среди дам, но больше болтать не будет, уверяю… Что еще, пане?
– Во-вторых, сразу же, как только мы окажемся в безопасном месте, обвенчать нас с княжною. – Я
Глава 12
Казак, соскочив с коня, рванулся к атаману. Глаза его лихорадочно блестели, пересохшие от жары и пыли губы растянулись в широкой улыбке:
– Ярема стал лагерем! На берегу Тетерева!
Шумно выдохнул Кривонос, стараясь унять бешено колотящееся сердце. Подался навстречу, прожигая казака бешеным взглядом.
– Сам видел?! Или с чьих слов говоришь?
– Сам, батьку! Над шатром – княжеский штандарт! Ни рвов, ни вала… Опасности не чуют! По всему видать – стали надолго.
– Господи, благодарю! – всхлипнул атаман, закрестившись. – Наконец-то! Услышал ты молитвы мои! – Внезапно ослабевшие ноги чуть не подкосились, но Лысенко-Вовчур успел подхватить, усадил, повелительно кивнул джуре: быстрее, шевелись! Михайло с негромким вздохом достал из сумы пляшку с горилкой, ворча под нос обычное: «Ох, сопьется батьку!» Лысенко нетерпеливо выхватил у него наполненную чарку, протянул Кривоносу:
– Ну-ка, пей! Полегчает…
Атаман проглотил обжигающую жидкость в один миг, рыкнул, переводя дыхание. Кровавая муть, заволокшая взор, рассеялась, мускулы снова налились силой. Кривонос вскочил на ноги:
– Добре! Ну, с божьей помощью в полночь и двинемся! Перед рассветом возьмем его, сатану, когда сон самый сладкий да крепкий… А ты, Вовчуре, скулил: «Коней напрасно заморим, а не догоним…» Однако же догнали! Ох, потешимся, отведем душу!
Я и не подозревал, что Тадеуш способен на такую ярость. Даже тонкие усики новоиспеченного полковника, казалось, возбужденно вздыбились. Кровь прихлынула к лицу, голос стал хриплым и прерывистым.
– Все имущество мое, сабля, сама жизнь – в распоряжении пана Анджея! И я готов повиноваться ему где угодно и когда угодно, слепо и без рассуждений. Но не сейчас, проше пана! Задета моя честь! То – дело шляхетского гонору, а над этим не властен не только первый советник ясновельможного, но даже Сейм! Мерзавец Беджиховский оскорбил мою невесту, бесстыдно подглядывая за ее наготой, и должен за это ответить! Я немедленно пошлю ему вызов!
«О-ох, польский гонор, хвостом его… по всем местам! – мысленно застонал я. – Ну вот что с ним делать?!»
Целая вереница вариантов, включая новый вывих лучезапястного сустава, пронеслась в моей голове и была отвергнута. Наверное, лучше все-таки так…
– Разве пан забыл, что задета не только его честь, но и моя?! – с хорошо поставленным негодованием произнес я. – Беджиховский подглядывал также и за моей
Тадеуш, закашлявшись, еще больше покраснел.
– Стало быть, по естественному праву старшинства первым должен требовать удовлетворения ясновельможный князь Иеремия, затем – я. И только потом пан Тадеуш! У пана есть возражения?
Пшекшивильский-Подопригорский зарычал, стиснув ладонями виски:
– Ах, какие же тут могут быть возражения! Пан Анджей прав, как всегда! Его слова – будто сабельное лезвие, такая в них холодная, неумолимая логика… Но как тяжело, как невыносимо думать, что оскорбитель умрет не от моей руки! – Он яростно замотал головой. – Однако… Не хочет же пан сказать, что пресветлый князь сам вступит в поединок с этим негодяем?!
Я усмехнулся.
– Конечно же нет… Можно отомстить и по-иному. Могу заверить: Беджиховский горько пожалеет о своем безрассудстве!
– Неужели его будут пытать?! – ахнул Тадеуш, изменившись в лице. – Но проше пана… Ведь он все-таки шляхтич, хоть и подлец!
– Мы – точно не будем! – тихо, но внушительно сказал я. – А за других поручиться не могу…
Совсем молодая женщина, осторожно коснувшись набухшего живота сестры, умильно улыбнулась, хоть лицо ее было напряжено, а в глазах стояли слезы:
– Ох, толкается! Завидую тебе, Марьюшка… Тотчас же после свадьбы понесла! Коль сына родишь – государь осыплет милостями великими! А мне, видать, надеяться уж не на что… Мало того, что муж немолод, так еще в ссылку услали…
Мария Ильинична досадливо поморщилась. И жаль было младшую сестру, и вместе с тем тайная злость брала: ну к чему снова заводить разговор об одном и том же? Ясно же было сказано: государь сильно прогневался, пока хлопотать бессмысленно, только хуже будет.
– Не в ссылку, глупенькая! – царица постаралась, чтобы голос прозвучал ласково, по-родственному. – Алешенька спас его от лютующей черни! Неужто сама не понимаешь?
– Да где уж мне понять! – по-простонародному всхлипнула Анна Ильинична. – Во всей Москве надежного места не сыскалось, чтобы царского советчика да шурина укрыть от подлого люда! Вот награда-то вышла, за труды его, за хлопоты… Вот она – благодарность царская!
Мария Ильинична гневно сдвинула брови, кровь бросилась в лицо. Хоть и родная сестра, а понимать надо, кому и что говоришь!
– Придержи язык! – повысив голос, топнула ножкой и тут же охнула, схватилась за живот: ребенок от испуга забился, заметался с удвоенной силой. Анна мгновенно осеклась, заломила руки:
– Ох, горе мне, окаянной! Прости, сестрица. По глупости, истинно по глупости сказала… Дитятко потревожила… Прости!
Мария Ильинична, выдохнув, кивнула:
– Бог простит… Только все ж следи за словами! А коль услышал бы кто?! Тотчас бы донесли, и что тогда?
– А что было бы? – с неожиданной дерзостью выпалила вдруг младшая. – Неужто царскую свояченицу и на дыбу?
– Тьфу, типун тебе на язык! – не на шутку рассердилась Мария Ильинична. – Мало тебя батюшка вицами порол, мало!