Московиты. Книга первая
Шрифт:
Силы, кстати, были практически равны – у Твери были все шансы задавить Москву. Да-да! Вполне вероятным был вариант будущего, при котором из динамиков сегодня бы доносилось: «Дорогая моя столица, златоглавая наша Тверь!», а провинциалы-москвичи 80-х ездили бы из своего захолустного областного центра на электричках в набеги на магазины великолепной богатой столицы.
Но случилось так, как случилось, Москва выиграла эту схватку, которая действительно шла уже не на жизнь, а на смерть. Я не буду излагать все перипетии этой многолетней борьбы, отмечу лишь, что жестокость Юрия и его абсолютное пренебрежение любыми нормами, в том числе и моральными, поражали даже татар. Даже его ближайший друг и покровитель в Орде, Кавгадый, прилюдно орал на московского князя, когда
Думаю, вы уже все поняли. Первых московских князей сегодня назвали бы «отморозками». Действительно, методы, которыми те шли к власти, ничем не отличались от действий плевавших на любые «понятия» безбашенных «пацанов с волынами». Именно так их и аттестовал наш великий историк Василий Осипович Ключевский, и незнание слова «отморозок» ему не мешало: «Московские князья рано вырабатывают своеобразную политику, с первых шагов начинают действовать не по обычаю, раньше и решительнее других сходят с привычной колеи княжеских отношений, ищут новых путей, не задумываясь над старинными счетами, над политическими преданиями и приличиями. Это обнаруживается как в их отношениях к другим князьям, так и в ведении ими внутренних дел своего княжества. Они являются зоркими наблюдателями того, что происходит вокруг них, внимательно высматривают, что лежит плохо, и прибирают это к рукам. … Московский князь – враг всякому великому князю, кто бы он ни был: казалось, самая почва Москвы питала в ее князьях неуважение к прежним понятиям и отношениям старшинства».
Холодная жестокость и наплевательское отношение к любым законам и обычаям так и остались фамильной чертой почти всех московских властителей. Но только этим они бы не добились ничего. По старому принципу «с волками жить – по волчьи выть» те же тверичи скоро стали не менее жестокими, а храбростью пожалуй что и превосходили москвичей, по крайней мере, в отличие от всегда лояльной Москвы, Тверь несколько раз поднималась даже против татар.
Обычные отморозки не выигрывают никогда, все их войны заканчиваются взаимным истреблением. После чего выжившим бедолагам остается лишь горевать на поминках под жалостливую песню «Братва, не стреляйте друг в друга, так тяжко друзей хоронить». Примерно к тому же шло и в нашем случае – вскоре с Юрием свел счеты сын Михаила Тверского Дмитрий по прозвищу «Грозны очи». Случайно встретив убийцу отца в Орде, он его зарезал, причем собственноручно, за что вскоре и сам поплатился жизнью.
Эта череда убийств продолжалась бы еще долго, если бы не преемник Юрия – тот самый принявший эстафету по охране Переяславля брат Ванька, оставшийся в истории под кличкой «Ванька-лопатник». Извиняюсь, конечно же, Иван Калита.
Он тоже был истинный «данилыч», и кровушки пролить у него не задерживалось – достаточно вспомнить, какими методами еще при Юрии он совместно с отрядами татарского военачальника Ахмыла подавлял ростовское восстание. Да что там – само великое княжение он получил после того, как по велению хана Узбека огнем и мечом прошелся по поднявшему бунт Тверскому княжеству. Пустил кровь так, что Тверь изрядно обезлюдела на долгие годы. Но получив желаемое, Иван резко меняет тактику.
Великое княжение было нужно Калите вовсе не для престижа. Получив в свои руки тот самый мощный финансовый поток в виде собираемой со всех русских князей ордынской дани, он очень быстро перенаправил его в пользу родного княжества. Детские игры времен «первоначального накопления» с налетами и захватами закончились, не зря Симеоновская летопись сообщает, что в правление Калиты наступила «тишина велика по всеи земли[2]». Новый великий князь предпочитал бить неугодных рублем, а не мечом, забирая за долги, а то и просто покупая там деревеньку, там село, которые отныне становились частью Московского княжества.
Примерно так же действовали и все его потомки. Как писал тот же Ключевский: «С тех пор и московские князья, начав свое дело беззастенчивыми хищниками, продолжают его мирными хозяевами, скопидомными, домовитыми устроителями своего удела, заботятся о водворении в нем прочного порядка, заселяют его промышленными и рабочими людьми, которых перезывают к себе из чужих княжеств, толпами покупают в Орде русских пленников и на льготных условиях сажают тех и других на своих московских пустошах, строят деревни, села, слободы[3]».
Все очень быстро убедились, что цепкости москвичей позавидует любой скупердяй. Великого княжества они из рук больше не выпускали. Утвердились настолько прочно, что татары, разумно опасавшиеся чрезмерного усиления одного из русских князей, скоро вывели из под контроля москвичей изрядный кус, образовав еще три великих княжества – Рязанское, Суздальское и Тверское, даровав тамошним князям право самостоятельно собирать и привозить в Орду «выход». Все равно москвичи остались в прибылях, хотя бы потому, что за ними всегда оставался «выход» Господина Великого Новгорода, а это огромные деньги.
Основная сила москвичей всегда была в преемственности. Этим заветам первых Даниловичей – жесткость, цепкость, гибкость и бережливость, доходящая до скопидомства – оставались верны все их потомки. Верны настолько, что после Калиты московские князья, за исключением, пожалуй, Донского, почти неотличимы друг от друга. Предоставим опять слово Василию Осиповичу: «Прежде всего московские Даниловичи отличаются замечательно устойчивой посредственностью – не выше и не ниже среднего уровня. Племя Всеволода Большое Гнездо вообще не блистало избытком выдающихся талантов, за исключением разве одного Александра Невского. Московские Даниловичи даже среди этого племени не шли в передовом ряду по личным качествам. Это князья без всякого блеска, без признаков как героического, так и нравственного величия[4]».
И дальше: «В чем же состояло это фамильное предание, эта наследственная политика московских князей? Они хорошие хозяева-скопидомы по мелочам, понемногу. Недаром первый из них, добившийся успеха в невзрачной с нравственной стороны борьбе, перешел в память потомства с прозванием Калиты, денежного кошеля. Готовясь предстать пред престолом всевышнего судии и диктуя дьяку духовную грамоту, как эти князья внимательны ко всем подробностям своего хозяйства, как хорошо помнят всякую мелочь в нем! Не забудут ни шубки, ни стадца, ни пояса золотого, ни коробки сердоликовой, все запишут, всему найдут место и наследника. Сберечь отцовское стяжание и прибавить к нему что-нибудь новое, новую шубку построить, новое сельцо прикупить – вот на что, по-видимому, были обращены их правительственные помыслы, как они обнаруживаются в их духовных грамотах[5]».
Именно это и позволяло им в те нелегкие времена, когда все русские княжества едва сводили концы с концами, потихоньку-полегоньку расширять свои границы, увеличивать свои владения и сделать свое княжество одним из крупнейших. Но для этого одного скопидомства и следования отцовским заветам все-таки было недостаточно. Не устоишь на одном этом в те времена, когда шаталось все и вся.
Была у московских князей еще одна фамильная особенность.
Все российские князья знали – московский стол всегда стоит монолитом. Не было тогда на Руси более спаянной семьи, чем московская, все они непоколебимо держались завета отцов: «жити за один». В течение пяти поколений и при семи князьях Московское княжество оставалось, наверное, единственным в «монгольской» Руси, не знавшим междоусобиц. Цапались все – и тверичи, и рязанцы, и нижегородцы. Но «данилычи» никогда не вставали друг на друга. Худо, бедно, со скрипом и сдерживаемыми ругательствами – но договаривались.