Московская сага. Книга Вторая. Война и тюрьма
Шрифт:
Борис и Майка Стрепетова подъехали к "Каучуку" в одиннадцатом часу вечера, когда бал был в полном разгаре. Выписанные из казанского захолустья джазисты за милую душу "лабали" запрещенные ритмы, в частности, к моменту прибытия наших героев "The Woodchopper's Ball", или, как объявил гладкопричесанный, с тоненькими усиками, король свинга стран Востока, "Бал дровосеков", прогрессивного композитора Вуди Германа! Спортсмены и их подружки отплясывали кто во что горазд. Несколько пробравшихся и сюда стиляжек показывали, как это надо делать, по образцам американских фильмов тридцатых годов.
Борис посмотрел на себя и на Майку в зеркало. Морда у меня - на море и обратно, а вот ты, дорогая, ярко представляешь здесь пшеничные поля нашей родины с сорняками васильков
У Града новая девчонка!– прошел слух по всему залу. Град явился с новым кадром! Ватерполист Гриша Гольд, воплощение восточнобалтийской элегантности, поцеловал Майке руку, что заставило ее, то есть руку, дернуться, будто лягушку под током.
– У вас такой вид, друзья, как будто вы из сено вылезать этот момент, - очаровательно улыбнувшись. Гольд отплыл в поисках своей партнерши.
– Он на Тарзана похож, - восхитилась Майка.– Такой Тарзан в стильном костюме!
Они присели к дальнему концу огромного П-образного стола, и Борис сразу налил себе и немедленно выпил "тонкий", то есть двухсотпятидесятиграммовый, стакан коньяку. Простодушная Майка на это даже глазом не моргнула: ей и в голову не приходило, чем все это может кончиться. Она была переполнена недавними событиями в ее жизни: явление принца и бегство на Кавказ, первые эротические откровения, вхождение в градовский клан и немедленная, с первого взгляда, влюбленность в бабушку Мэри. Толком она еще не понимала, что за несчастье свалилось на семью, но, конечно же, уже любила заочно и жалела и тетю Нину, и дядю Сандро, и похищенную кем-то Елочку. Самое же главное состояло в том, что она оказалась в Серебряном Бору в самый подходящий момент, что она нужна этим людям и как новый член семьи, и даже, не в последнюю очередь, как медработник. Вот, например, когда сегодня пополудни любезнейшей Агашеньке на нервной почве стало плохо, она немедленно ей сделала укол камфоры монобромата.
И вот теперь она на этом странном балу, где открыто буржуазными инструментами, саксофонами, исполняется эллингтоновский "Караван", где тоненькие девчонки с кукольными личиками без стеснения прижимаются к могучим парням, где все на нее посматривают со странным любопытством. И как же это здорово - сидеть рядом с любимым и быть центром всеобщего внимания!
Борис вдруг потащил ее танцевать, сильно обнял, чтобы не сказать облапил, тоненькую спинку и целеустремленно начал разрезать толпу по направлению к отдельно стоящему в нише столу, где расположились явно не любители потанцевать, а любители поговорить.
– Привет начальству!– довольно нахально крикнул Борис, выкаблучивая возле этого стола со своим "стогом сена".
– А, Борька, хер моржовый!– Кто-то в центре стола помахал рукой. Ты где пропадал? Давай садись к нам, выпьем!
Миг - и Майка уже сидит среди солидной публики; иные в погонах, другие в галстуках строгого направления. В центре, рядом с розовощекой сильной женщиной, - молодой человек в темном френчике, черты лица не отталкивающего характера; это он как раз и крикнул Борису, употребив не вполне светское обращение. Сейчас он по-свойски ему подмигивает и кивает на Майку:
– Ты, я вижу, с новым товарищем?– Оглядывает Майку, будто приценивается.– Вполне подходящий товарищ.– Теперь уже ей подмигивает: - Тебя как зовут?
– Майя Стрепетова. А тебя?
За столом оглушительно грохнули. Молодой человек тоже расхохотался.
– Зови меня Васей, - сказал он и налил ей шампанского. Разговор за столом возобновился. Речь шла, как ни странно, не о спорте, а о легендарном в узких кругах бомбардировщике ТБ-7. Вокруг В.И.Сталина в тот вечер сидели конструкторы и ведущие летчики-испытатели. Один из конструкторов, бритоголовый носастый Александр Микулин, в пиджаке с двумя лауреатскими медалями, утверждал, что по всем характеристикам этот бомбардировщик бил американскую "летающую крепость" и даже "суперкрепость". Потолок у него был 12 тысяч метров, а скорость выше, чем у немецких истребителей. Уже это делало его неуязвимым, вот спросите Пуссепа, он столько раз водил эту махину над Германией...
Подполковник Пуссеп, скромно улыбаясь, кивал:
– На самом деле, зенитные снаряды к этой высоте подходили на излете, а истребитель-перехватчик плавал там, как сонная муха, становился просто мишенью для моих пушек. Что касается полетов с Молотовым в Англию, вот Василий Иосифович не даст соврать, по последним расшифровкам выясняется, что германская ПВО даже не могла нас засечь, просто не знали, что мы над ними катаемся. Верно, Василий Иосифович?
Молодой Сталин кивал и немедленно поднимал бокал: давайте выпьем за скромнягу Пуссепа! Кто-то из присутствующих спросил Микулина насчет пятого, скрытого, двигателя. А вы откуда знаете об этом двигателе, прищурился над своим "шнобелем" Микулин. А все знают об этом двигателе, был ответ. А вроде бы никто не должен знать об этом двигателе. А все равно все знают... Все начали хохотать и толкать друг друга локтями. А вот любопытно, вступил тут в беседу чемпион СССР по мотокроссу в классе 350 куб.см, теоретически, знаете ли, любопытно: если у нас уже к началу войны был такой бомбардировщик, какого же черта мы не разбомбили Берлин? Тут вдруг все перестали смеяться, потому что чемпион по наивности, конечно, коснулся действительно запретной темы - о срыве серийного выпуска ТБ-7. Выпуск же этот был отменен, как всем присутствующим было отлично известно, на самом высшем уровне, то есть данная тема обсуждению не подлежала.
– Ты, Борька, лучше в стратегические высоты не забирайся, - с некоторым добродушием, которое нередко, как все знали, переходило у него во взрывы невменяемой брани и маханье кулаками, проговорил Васька.– Нечего хуевничать. Ты великий мотогонщик, и за это тебе честь и хвала! Давайте выпьем за Борьку Градова! Эх, жаль, на Олимпийских играх нет мотосоревнований, ты бы стал чемпионом!
– А стрельба там есть в программе, Василий Иосифович?– Боря Градов, упершись локтем в край стола, склонился плечом в сторону шефа.– Почему бы вам меня туда не взять как стрелка? Вы же знаете, что в этом деле я не посрамлю ВВС. Вы же знаете, правда, видели ведь, кажется, как я из полуавтомата сажал, верно? А из маленьких штучек я тоже умею, любой парень в "диверсионке" вам это бы подтвердил...– Он сунул руку во внутренний карман пиджака.
Народ за столом как-то забеспокоился. Чемпион нависал над хорошим комплектом закусок, галстук его плавал в бокале с "Боржоми", сквозь волосы, упавшие на лицо, пьяным холодным огнем светили на шефа градовские глаза.
– Ты что хуевничаешь?!– визгливо закричал через стол Васька.– А ну, вынимай, что у тебя в кармане!
Борис с улыбкой достал и показал всем свой пистолет.
– "Вальтер", девять миллиметров, - шепотом определил Пуссеп.
– А ну, клади свою пушку на стол!– продолжал визжать сын СССР, ударил кулаком по столу: - Разоружайся!
– Разоружусь, если вы мне ответите на один вопрос. Могу я вас считать своим другом?
– Разоружайся без всяких условий, мудак пьяный!– Василий Иосифович встал и отшвырнул стул.
Боря Градов тоже встал и даже отступил на шаг от стола. Он одновременно производил три действия: левой рукой - мягкие, тормозящие, ну, стало быть, успокаивающие движения в сторону совершенно обалдевшей Майки, лицом - пьяное странное сияние в адрес шефа и, наконец, правой рукой с пистолетом предостерегающие, из стороны в сторону покачивания в адрес всей остальной компании: не двигаться! Часть танцующего зала, что видела эту сцену, остолбенела, большинство, однако, продолжало томно кружиться.