Московские легенды. По заветной дороге российской истории
Шрифт:
Стоявшая на углу Большой Лубянки и Кузнецкого Моста церковь Введения во храм Пресвятой Богородицы была построена в XVI веке в княжение Василия III, отца Ивана Грозного. О ее постройке имеется летописное сообщение под 1514 годом, в котором идет речь о государственном строительном проекте — возведении сразу одиннадцати церквей в разных районах Москвы: «тоя же весны […] князь великий Василий Иванович всея Руси повеле заложити и сделати церкви кирпичны и камены […] да на Устретенской улице церковь Введения Святыя Богородицы, а всем тем церквем был мастер Алевиз Фрязин».
Напомним, что тогда Большая Лубянка называлась Сретенской, или Устретенской, улицей, а само место, где строилась церковь, было заселено жителями Пскова. В 1510 году, рассказывает летопись, великий князь Василий Иванович
Архитектор Алевиз Фрязин, или Алевиз Новый (называемый так в отличие от работавшего тогда же в Москве более старшего по возрасту итальянского инженера и архитектора, его тезки Алевиза Старого), был приглашен на службу еще Иваном III. Полное его имя — Алозио Ламберти да Монтаньяна. В Россию он прибыл с характеристикой «Алевиз мастер вельми добрый, не как иные мастеры, весьма великий мастер» и скоро оправдал ее на деле. Он строит систему рвов — водных укреплений вокруг Кремля, возводит в Кремле Архангельский собор, наконец, ему поручается строительство церквей, которые должны играть градообразующую роль для всего города. Автор современной работы об Алевизе Новом определяет его должность как «главного архитектора Москвы».
Из построенных тогда Алевизом Новым церквей, при проектировании которых он руководствовался как образцами владимиро-суздальских храмов, сохранилась церковь Владимира в Старых садех, стоящая на Ивановской горке, к которой сходятся четыре переулка. Этот храм представляет собой памятник замечательной красоты и стоит на таком счастливо выбранном месте, что, являясь зрительным центром окружающей разнообразной застройки, превратил этот уголок старой Москвы в один из самых привлекательных и проникновенных московских пейзажей. Недаром его часто рисуют художники.
Такую же роль в окружающем пейзаже играла и церковь Введения во храм Пресвятой Богородицы. Она стояла на высоком берегу Неглинной, видная и с реки, из заречья, и с улиц и переулков, сходившихся к ней: Лубянки, Сретенки, Кузнецкой, Ивановского переулка, который был проложен к ней с Мясницкой мимо церкви Иоанна Предтечи (с середины XVIII века этот переулок стали называть Фуркасовским). По ее местоположению в XVIII веке церковь называли также Введения, что на Стрелке.Возле церкви росли вековые деревья и было старинное кладбище, на котором погребали ее знатных прихожан. А ее прихожанами были князья Голицыны, князь Дмитрий Михайлович Пожарский (на церковном кладбище похоронена его супруга, его самого отпевали в церкви Введения, и погребен он в родовом поместье в Суздале), князья Хованские, московский генерал-губернатор граф Ростопчин…
В XVII–XVIII веках этот храм пользовался у москвичей большой известностью и почитанием, поэтому и Кузнецкий Мост от Рождественки до Лубянки в это время в Москве чаще называли Введенской улицей. Только с начала XIX века благодаря модным лавкам, которым для их владельцев и покупателей было престижней находиться на Кузнецком Мосту, чем на Введенской улице, церковное название стало вытесняться названием Кузнецкий Мост — символом суетной моды и роскоши.
Церковь Введения не раз перестраивалась и обновлялась. В начале XVII века, после освобождения Москвы от польских интервентов, князь Дмитрий Михайлович Пожарский ополченскую святыню — образ Казанской Божией Матери, с которой был совершен поход и освобождена Москва, поставил в своей приходской церкви, и она пребывала там до 1630-х годов, до построения Казанского собора на Красной площади, куда и была по завершении строительства перенесена.
В середине XVIII века обветшавшая церковь «иждивением прихожан» была капитально отремонтирована, заново выстроены трапезная и колокольня. Причем алтарная часть храма осталась не затронутой перестройкой, и позднейшие исследования подтвердили, что она относится к XVI веку.
В 1817 году прихожанин церкви антиквар и коллекционер Д. А. Лухманов обновил внутреннюю роспись храма, она была выполнена в стиле любимого им искусства Возрождения — «под Рафаэля и Рубенса».
Среди хранившихся в храме святынь, кроме точного списка XVII века Казанской иконы Божией Матери, поставленной в церкви после переноса ополченской святыни в Казанский собор, в храме находились следующие особо чтимые иконы: изображение Спасителя с московскими святителями Петром и Алексеем, шитое дочерью князя Д. М. Пожарского, образы Спасителя, Николая Чудотворца и Покрова — все «древнего письма», а также икона «Знамение», перед которой остановился огонь памятного в истории Москвы страшного пожара 29 мая 1737 года. Именно об этом пожаре, утверждает предание, говорит пословица: «Москва от копеечной свечки сгорела». Тогда сгорели Кремль, Китай-город, почти все улицы Белого города: Рождественка, Сретенка, Мясницкая и другие. В официальном отчете отмечено: горело все, «кроме одного Пушечного двора […] и в нем артиллерийские припасы и канцелярские дела, пороховые погреба […] в целости». Пушечный двор находился возле церкви Введения, между нынешней Пушечной улицей и Рождественкой. То, что огонь остановился перед пороховыми погребами, было особенно поразительно.
Вскоре после революции церковь была закрыта. В 1920 году в Музейном отделе Моссовета поднимался вопрос и необходимости ее сохранения как памятника архитектуры, но в 1923 году Моссовет принял решение ее разобрать, так как она якобы мешает движению транспорта. Тогда на защиту церкви выступили Российская академия истории материальной культуры, а также ряд реставраторов. Исполнение решения о сносе было приостановлено.
Памятник В. Воровскому. Современная фотография
Но разрушение церквей являлось политической задачей коммунистической власти. В 1919–1920 годах заведующий специальным церковным отделом Наркомюста П. А. Красиков необходимость сноса церквей аргументировал тем, что они «оскорбляют революционное чувство», «портят вид города», придавая ему «религиозно-самодержавный вид», «раскрашены иконами в честь царей» и «не представляют из себя никакой исторической или художественной ценности». Несмотря на декларируемую официальную политику сохранения и защиты исторических памятников, организации, призванные ее защищать, имели гораздо меньше власти и полномочий, чем учреждения, желающие их снести.
24 мая 1923 года член коллегии Наркомата иностранных дел, занимавшего соседнее с Введенской церковью здание, «член Коммунистической партии с 1918 (в с.-д. движении с 1903), сын купца» С. И. Аралов направил в Моссовет письмо с просьбой решить судьбу церкви, учитывая интересы НКИД. «Ввиду того, — пишет Аралов, — что означенная выше церковь находится в совершенно ветхом состоянии и служба в ней не производилась уже более года, в целях благоустройства НКИД считает вполне своевременным снятие этой церкви для переноса туда памятника Воровскому. В виду изложенного Народный Комиссариат Иностранных Дел просит Президиум Московского Совета распорядиться о снятии церкви либо дать разрешение НКИД самостоятельно приступить к этой работе».
Церковь Введения была разобрана в июле — сентябре 1924 года, полученный при ее разборке кирпич продан ремонтной организации. Для справки: памятник Воровскому остался на том месте, где стоял, и стоит там до сих пор.
Утрата церкви Введения на Большой Лубянке — большая потеря для Москвы и для всей России. Ее название встречается на многих страницах истории нашего Отечества, на славных страницах. О ней в связи с событиями, которые происходили возле нее и в ней и участниками которых были ее прихожане, писали прежние историки, пишут и современные. Только прежние обычно указывали читателю на Введенскую церковь как на свидетеля, хранящего живую память об этих событиях, нынешние же вынуждены пояснять, что пустырь на углу Большой Лубянки и Кузнецкого Моста и есть то место, где она стояла. Зато снос древнего храма открыл вид на памятник Воровскому — сомнительное творение бездарного конъюнктурщика.