Московские обыватели
Шрифт:
Среди кошек и книг. Библиофил Федор Федорович Мазурин (1845–1898)
В Древней Руси, когда не существовало еще печатного станка, создание каждой книги требовало долгого и упорного труда переписчика, из-за чего владельцами библиотек были почти исключительно монастыри. Богатые люди нередко заказывали книгу и потом передавали ее в полюбившуюся обитель, за что заслуживали себе вечное поминание на церковных службах. Вкладчики часто оставляли на страницах своего дара записи, в которых предупреждали монахов не выносить книгу за стены монастыря и выражали желание, чтобы читатели молили Бога о спасении души дарителя.
С развитием печатного дела стали появляться библиотеки и у просвещенных вельмож. К сожалению, как частные, так и церковные книжные
До XIX века светская книга почиталась за прихоть, игрушку и пользовалась уважением лишь у немногих любителей чтения. Пик коллекционирования пришелся на вторую половину XIX века. Собирали, конечно, не любую печатную продукцию, а выборочно. К примеру, к ценным экземплярам никогда не относились сочинения по математике, технике и естествознанию. Предпочтение отдавалось философско-богословским, географическим, юридическим и литературным книгам. Особой гордостью считалось иметь инкунабулы, напечатанные наборными буквами в XV и XVI веках. Гонялись также за книгами, оттиснутыми в одном-двух экземплярах (например, «Карманный календарь Его Императорского Высочества Государя Великого Павла Петровича за 1761 год»). Далее шли по ценности издания, уничтоженные по распоряжению цензуры или истребленные самим автором, русские запрещенные книги, напечатанные за границей, и масонские сочинения. Букинистические магазины и лавки множились, как грибы по дождю. Более, чем другие города, ученых библиофилов знавала Москва. Каждый из них был оригинален и все признавались за маньяков, одержимых страстью собирательства. Например, чудаковатый Ф. Ф. Мазурин…
Всегда угрюмый, одетый как попрошайка, сгорбившийся Федор Федорович целыми днями толкался в книжных лавках на Никольской возле Проломных ворот (на Проломе), на Сухаревке и Лубянке, где плаксивым голосом часами торговался с продавцами. Букинисты обычно не уступали ему ни рубля, его подводило полное отсутствие актерских способностей — Мазурин весь трясся, прижимая к груди облюбованную книгу, и было ясно, что он без нее не уйдет. Но за ним нужен был глаз да глаз: бывало, потихоньку вырвет последнюю страницу и купит книгу, как с изъяном, подешевле, а дома аккуратно вклеит похищенный лист. Или вовсе сунет тайком под тулуп книгу, когда денег нет, и унесет.
Жил Мазурин вместе с тремя старухами, управлявшими его холостяцким хозяйством, в нижнем этаже старинного купеческого особняка в переулке возле Мясницкой улицы. Но настоящими хозяевами в доме были не он, не старухи, а полтора десятка кошек, которых он звал по имени-отчеству и угощал молоком из своей чайной чашки. Другими хозяевами были книги. Самые ценные Мазурин держал завернутыми в бумагу на замке в сундуках. Остальные заполонили все его скудно меблированные комнаты, располагаясь в шкафах, на стульях и столах. Особенно любил Федор Федорович среди них девственные экземпляры —без единой помарочки, с неразрезанными страницами.
— Да что вам стоит страницы разрезать? — удивлялись редкие гости.
— Нет уж, успеют и после нас. Если нужно почитать, я и потрепанную такую же найду.
Ученые мужи, бывавшие у него, видели не только множество редких книг, но и бесценных рукописей. К примеру, собственноручные письма императора Петра I и черновой катехизис митрополита Филарета.
Библиотека чудаковатого библиофила с каждым днем пополнялась, как золото в сундуке пушкинского Скупого рыцаря. Вот только у того был сын расточителем, а у Мазурина — мать. По мягкости характера Федор Федорович не мог попенять ей, что не след тратить деньги на украшение храмов, когда их можно пустить на пополнение библиотеки. Долго мучился сын, думая, как обуздать траты матери, которой никогда не мог отказать в просьбе. И надумал! Наложил сам на себя опеку, выбрав опекунами Василия Алексеевича Бахрушина и Михаила Алексеевича Чернышева, наказав им, даже если он сам будет просить, не давать денег на матушкины храмы.
Может показаться, что Мазурин был безумцем и проку из его собирательства не было никакого. Отнюдь! Лучшие знатоки книг — Шибанов,
Мазурин постоянно реставрировал книги — чинил корешки, выводил пятна, работая, как лучшие мастера-профессионалы. Думал он и о том, чтобы коллекцию не растащили по кусочкам наследники, и завещал ее во всей полноте в Московский архив Министерства иностранных дел. Куда она и поступила во исполнение последней воли покойного, навеки расставшегося с любимыми книгами 23 декабря 1898 года. Ныне его уникальная коллекция, насчитывающая около семи тысяч томов старопечатных изданий и книг XVIII века, а также семьсот рукописей XII–XVI веков, хранится в Российском государственном архиве древних актов.
Обыкновенная жизнь. Владимир Константинович Шпейер (1846–1915)
О богатых москвичах в старину говорили не меньше, чем об императорской семье, гордились капиталами вельможных тузов, роскошными барскими особняками, многочисленной дворней. Юсуповы, Орловы, Голицыны — их имена окружали героическими легендами и завистливыми сплетнями. Такой уж удел бедных — издали любоваться великолепием жизни богатых. «Юсупов-то сам не выходил из кареты, — бывало со слезами восторга на глазах начинал рассказ московский старожил, — его четверо гайдуков вынимали».
Обыватели изо дня в день ездили по замощенным мостовым, переходили через реки по мостам, пользовались мытищинским водопроводом, но о городском хозяйстве вспоминали, лишь чтобы ругнуть городскую управу за дорожную грязь или погасший фонарь. Как-то считалось само собой разумеющимся, что кто-то строит мосты и плотины, прокладывает канализацию, расширяет улицы, устраивает скверы и бульвары. Оттого вряд ли нашлись москвичи, которые отметили 11 августа 1996 года 150 лет со дня рождения Владимира Константиновича Шпейера.
Уроженец города Николаева Херсонской губернии, сын полковника Корпуса флотских штурманов, он получил прекрасное техническое образование в Цюрихе. По его проекту и под наблюдением проложили железную дорогу в Крыму на самом трудном гористом участке: Симферополь — Севастополь. С конца 1870-х годов Шпейер служит в Москве инженером Коломенского машиностроительного завода братьев Струве, затем в течение тридцати лет работает городским инженером. Им построены Москворецкий, Краснохолмский, Крымский, Высокояузский, Яузский, Устьинский, Чугунный мосты. Спроектированы железные ряды на Красной площади во время перестройки Верхних торговых рядов (позже перенесены на Болотную площадь), железный навес на Хитровом рынке. Шпейер проложил канализацию в самом сложном, пологом участке города — Замоскворечье. Им составлены расценочные ведомости на все строительные работы в городе. Он участвовал в постройке и капитальном ремонте плотин, шлюзов, набережных, улиц, бульваров, жилых и нежилых построек, трассировке пути трамваев, прокладке кабелей электрического освещения и первых телефонных проводов. Владимир Константинович в течение многих лет изучал особенности Москвы-реки, составил ее подробное описание с сотнями диаграмм и схем и предложил конкретные мероприятия для предотвращения наводнений и обмеления.
Но перечисленные труды московского инженера не вызывали интереса у обывателей. Их мало интересовало, что Шпейер с раннего утра до позднего вечера трудится для блага города, что через его руки несколько десятилетий подряд проходят все важнейшие технические городские проекты, что губернаторы и городские головы, зная его честность и ученость, часто обращаются к нему с просьбой помочь в том или ином деле по благоустройству Москвы.
Выдающийся инженер, опытный гидравлик, знаток городского технического хозяйства, Шпейер провел свою жизнь скромно, в беспрестанном труде и, когда умер в 1915 году, мало кто, кроме сослуживцев, отметил этот факт. Да и они, собравшись помянуть наставника и товарища, ничего необычного в его жизни вспомнить не могли.
Меняя маски
1. Унесенный ветром
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рейтинг книги
