Московские праздные дни
Шрифт:
Наташа лечится по-московски, в церкви.
Видимо, оттого, что такое исцеление в Москве есть нечто очевидное, Толстой не останавливается на нем подробно. Кроме того, это московское лечение, стало быть, оно в основе своей чудесно и потому не разбираемо умом. Наконец, над этим нельзя смеяться, как можно смеяться над докторами и масонами — Толстой над ними смеется подолгу и с удовольствием. Над Наташиной хворью смеяться нельзя. В результате на ее спасение уходит едва полторы главы.
Нечаянно или специально, вокруг Наташи всё Петры. Только с братом Петей она хоть иногда весела, только
От Москвы до океана
13 июля 1728 года. Корабли Витуса Беринга (Ивана Ивановича, 1681 — 1741, капитан-командора русского флота) двинулись к Ледовитому океану — так был открыт Берингов пролив.
14 июля — летние Кузьминки. Русские люди встают ни свет ни заря и остальным не дают спать. Самая страда, пик, максимум работы.
Козьма и Демьян пришли, а мы на покос ушли. Почему-то считается, что это женский праздник.
14 июля 1554 года. Покорение Астрахани Иоанном Грозным, присоединение Астраханского царства (ханства? астра-ханства? чего-то цветочного) к Московскому.
14 июля 1941 года. В боях под Оршей Красная Армия впервые применила «Катюшу».
16 июля 1589 года умер блаженный Иоанн, Христа ради московский юродивый.
Его звали также Большой колпак, потому что он ходил по городу в железном колпаке. Это он у Пушкина назвал Годунова царем Иродом.
16 июля 1811 года. Из московского дома в Госпитальном переулке Александр Пушкин с дядей Василием Львовичем отправился поступать в лицей.
Перешел предел московского (детского) пространства.
16 июля 1819 года. Из Кронштадта ушли в Арктические воды корабли «Восток» и «Мирный» на поиск Южного материка, — за предел.
Москва сама материк, только северный. В июле, в высшей точке своего роста (взошла, как пирог, на верхушке посыпано белым: это Кремль, нагромождение сахару и льда) ей дана возможность целостного самообозрения . В июле, когда год максимально развернут и цел, она сама себе кажется максимально развернута и цела.
От Пасхи до Иванова столпа и Петрова дня Москва пережила ряд метаморфоз. Перешла из плоскости в пространство — непросто, в конфликте измерений и смыслов, но в итоге благополучно: ее переход закончился июльской симфонией Кремля.
Весь этот маршрут, все стадии роста были отмечены праздниками (с поворотом ключа в пункте Троицы); вместе это составило многосоставную, искусно выверенную летнюю церемонию.
Праздники темперируют хаос московской жизни, сообщают ему единый сюжет, обнимают целостным (воображаемым) пространством. В июле московское помещение достигает предела своего роста; здесь происходит полный вдох человека Москвы.
Над
Так же: развернуто-свернуто, как толстовский роман.
То и другое — оформление московского чуда, того, что открывается нам мгновенно, не столько мистически, сколько празднично. Не следует забывать, что Толстой писал роман о московском чуде. Его бумажный роман скрыто религиозен: он стоит на «камне», на Петре, Пьере, апостоле новой (авторской) веры.
Так же и Кремль есть роман — в камне, открывающийся (разом, мгновенно) при взгляде сверху. Там, в июльском зените находится его ключевая точка. Она не в конце книги, как в бумажном романе, «Войне и мире», в канун Николы, но сверху, там, куда направлен указательный палец Ивана Великого.
Четвертая часть
ПОВЕДЕНИЕ ВОДЫ
Глава четырнадцатая
ЛЕТНЯЯ ПАСХА
17 июля — 2 августа
— Пик года миновал — Расстояние до Рублева — Романовы — Другой июль: Ленин, Никон и астронавт Армстронг — Парад ягод — целители, от Сергия до Антиоха — Летняя Пасха — Пророк —
Пик года миновал. Начинается вторая часть романа о московском свете. Предстоит его постепенное «сжатие», умаление в точку. Для московита это означает обещание осени и зимы, предчувствие конца года. Мало что изменилось в небе и на земле: царит как будто то же лето, но уже открылась малая течь времени и целое тело света начинает понемногу убывать. Чувствительный к малейшему сквозняку времени обитатель Московии насторожен. Он считает время по часам: Петр и Павел час убавил, Илья Пророк два уволок. Украл! — это преступление, нарушение закона совершенной полноты. Это аномалия; разум против этого протестует.
Пройдет еще месяц, прежде чем Москва привыкнет к простой данности: лето двинулось к закату, полдень года миновал. Только в августе найдутся рецепты, примиряющие русского человека с тем, что его ждет, — осень и зима, дно года, подобие смерти.
В июле, после Петра и Павла, после потери первого часа света Москва начинает нервничать. Ей кажется, что в механизме времени случился какой-то сбой. И возможно, стоит только починить поломку, как все вернется на свои места, на вершину бытия. Летний сон, однако, закончен. Москва словно вздрогнула: спала себе на Боровицкой подушке под сахарными облаками, и вдруг очнулась. Сутки пошли на убыль: ужасное известие. Это нужно отменить, выдумать что-то новое, спасти полдень, но, главное, собраться с духом. Пока это не очень получается; наступают непростые времена.