Московские сумерки
Шрифт:
Глаза у Душенкина расширились, а у Соколова наоборот, сузились. Душенкин подтолкнул Соколова, чтобы тот ответил.
– Вы упомянули четыре линии, – начал Соколов. – А назвали всего три. Та линия, где никаких новых фактов не появилось, связана с убийством вашего Чарльза Хатчинса, которое уже раскрыто.
– Нет, и в деле, связанном с убийством, тоже обнаружены новые факты. Непонятно лишь, каким образом были похищены ядерные материалы. Все остальное известно.
– Фантастика! – с иронией воскликнул Соколов. – Какую же связь вы уловили между
Соколов явно намеревался сказать и больше, но Душенкин предостерегающе поднял руку, и тот оборвал свое выступление на полуслове.
– Вы упомянули «всем известную кражу» в Семипалатинске, – сказал Душенкин. – С сожалением должен сказать, что мне, например, о ней не известно. Не можете ли пояснить поподробнее?
Мартин повернулся к Бирману. В этом вопросе тот собаку съел. Бирман развернулся вовсю. Если уж русские намерены заглянуть в его досье, то он скажет такое, что они позеленеют от зависти.
– За последний год-полтора, – начал разъяснять Бирман, – на заводе имени Ленина близ Семипалатинска, где производится ядерное оружие, выявилась нехватка некоторых ядерных материалов. Пропажу постарались скрыть, но тщательное расследование, проведенное Комитетом государственной безопасности, в конце концов позволило сделать вывод о том, что с завода систематически похищался обогащенный плутоний. Каким образом его похищали —
узнать не удалось. Думаю, что и на сегодняшний день это еще не выяснено.
– Если это так, то это тяжкое преступление! – внезапно перебил его Душенкин. Он посмотрел на Чантурия уничтожающим взглядом и резко спросил: – Капитан! Вы подтверждаете эти слова?
– Никак нет. Я не допущен к расследованию этого дела.
– Я тоже. Соколов, что там случилось? Соколов откинулся на стуле и сказал:
– Да, я слышал об этом, но с подробностями не знаком.
– Полковник Соколов спросил, какая есть связь между похищением ядерных материалов в Семипалатинске и убийством Хатчинса, – продолжал Мартин. – А связь такова: Чарльз Хатчинс был сотрудником Центрального разведывательного управления, и его убили в ту ночь, когда он намеревался расспросить кого-то – советского гражданина, знавшего кое-какие детали плана контрабандной транспортировки из Советского Союза украденных материалов.
Оба полковника, услышав это, подскочили на своих стульях – но их ошарашила не столько контрабанда плутония, сколько заявление о Хатчинсе. То, что Хатчинс был агентом ЦРУ, они подозревали и раньше, но впервые американский дипломат вслух подтвердил их догадки. Переглянувшись, они вновь приняли невозмутимый вид.
– Но ведь преступники, совершившие убийство, – сказал Соколов, – арестованы. Причину убийства они объясняют совсем иначе. Их просто-напросто наняли рэкетиры.
– Тот, кто совершил убийство, вовсе не сидит в тюрьме, – возразил Мартин.
– Мы располагаем признаниями убийц, – настаивал Соколов. – Как же они могли признаться в том, чего не совершали?
– Они лгут, – уверенно сказал Мартин.
– Зачем им врать?
– А затем, что им заплатили. Либо они боятся сказать правду, либо же ложь в их собственных интересах – вот почему они лгут.
Следующий вопрос Соколова по логике должен был бы быть: ну а кто же тогда совершил убийство? Но он не задал его. Чантурия четко отметил: Соколов ничего не спросил, а постарался переменить тему. Он обратился к Бирману:
– Вы можете сказать об источнике вашей информации о предполагаемом похищении материалов с завода имени Ленина? Мы едва ли можем согласиться с вашим заявлением, не имея возможности всесторонне оценить информацию.
– Уверен, что в ваших досье тоже есть такая информация, – ответил Бирман. – Мы не обязаны выдавать свои источники и рассказывать вам, что творится у вас на задворках.
Тут не выдержал Душенкин:
– Но если признавшиеся убийцы вовсе не убивали Хатчинса, то кто же тогда его убил?
«Так-так, – отметил про себя Чантурия, – стало быть, Душенкин не связан с этим делом. Если бы он был в курсе, то постарался бы тоже перевести разговор на другую тему, как Соколов». От этой мысли Чантурия стало полегче. С двумя полковниками он не смог бы совладать.
– Я бы адресовал вас с этим вопросом к капитану Чантурия, – предложил Мартин.
Брови у Душенкина поползли вверх, а Соколов как-то пригнулся.
Чантурия набрался духу – вот и пришел его час.
– Убийца – грузин, левша, прихрамывающий на одну ногу, – объяснил он. – Люди, признавшиеся в убийстве, – это грузин и двое русских, грузин прихрамывает, но он не левша.
– Как же так получается, что мы только сейчас слышим об этом? – строго спросил Душенкин.
– Меня сбило с панталыку признание мнимого убийцы. Я не заметил в то время, даже когда он расписывался, что он не левша. И лишь убедившись, что хромой грузин, связанный с грузинской мафией, должен быть левшой, я пришел к выводу, что мы задержали не того человека. Сотрудники моего отделения установили, что этот левша находился в Москве в ту ночь. Более того, его внешность очень похожа на внешность человека, которого арестовали по подозрению в убийстве, хоть он на самом деле и не виноват.
– Кто же тогда этот человек? – в упор спросил Душенкин. Соколов же сидел молча но, судя по его мрачному виду, тучи сгущались, предвещая близкий ураган.
– Его зовут Тамаз Тамазович Броладзе.
Произнося эти слова, Чантурия не спускал глаз с Соколова. Тот ничем не выдал своего волнения. Чантурия продолжал:
– Он сын «крестного отца» мафии в Тбилиси. У того слишком высокое положение, и он, естественно, не хочет, чтобы его сына засадили в тюрьму, – поэтому кто-то другой пошел за него туда. Вся эта троица работает на него или на его отца. Двое из них, может, и были в кафе в момент убийства, но третий там определенно не присутствовал. Он дал ложные показания, чтобы выгородить молодого Броладзе.