Московский апокалипсис
Шрифт:
Ахлестышев наклонился к приятелю и сказал вполголоса:
– Трубочисты, скорее всего, нужны для закладки в печи взрывных зарядов.
– Да ну! А пошто?
– Чтобы дома загорелись.
– Не могёт быть!
– Могёт, Сашка, ещё как могёт. Ты только представь: огромный город. Пустой. Власти все убежали. Дома стоят без прислуги, лавки без сторожей. И полиции нет.
– Ух ты! – впечатлился налётчик. – Меня бы туда!
– …Придут французы, среди них тоже полно всякого сброда. Такое начнётся! И никто ни у кого отчёта потом не потребует – война!
– То-то этот гад бельмастый попользуется, – с завистью сказал Саша. – Уж он не растеряется, пограбит на совесть. Будет им диверсия!
– Кому, французам? – рассердился офицер. – Там вояки такие, что всю Европу в повиновение привели. А уж вашего Лешака… Это получится диверсия против мирных обывателей!
– А Ростопчину всё равно, для него люди быдло, – пояснил Ахлестышев. – Лишь бы вышли беспорядки. Глядишь, и из французов кого зацепят. А так, конечно, своих обчистят. Сгорит полгорода, и множество людей погибнет, а графу – патриотический поступок!
– Пётр Серафимович, я правильно понял ваши догадки? Ростопчин дал задание полицейским чиновникам устроить в Москве партизанскую войну. Руками уголовных. Так?
– Очень похоже, что так. А Яковлев, сволочь, под шумок и сам пограбит. В свободное от партизанской войны время. Имея в подручных Лешака, и карт-бланш от правительства на вседозволенность. Представляете, что будет?
– Петь… – нерешительно начал Батырь. – А как бы и нам тоже… в этой… как её?
– В партизанской.
– Во! В партизанской войне поучаствовать. А? Такой случай! Заходи в любой дом и бери что хошь!
– Французы вот-вот явятся, недолго твоё счастье продлится.
– А! Французы – пустяк; я их не трону, а они меня. Москва большая, на всех хватит. Там такая суматоха! Васька Безносый сказал: драпает народ. Все заставы забиты. И баре, и дворня, и купцы с мещанами. Раненых страсть сколько в Москве оставили, так те пешком уходят, чуть не ползком. А пожарные ещё вчера сбежали, и трубы увезли.
– Трубы увезли? – поразился Ахлестышев. – Да… Я прав в своей догадке. Всё, конец Москве!
– Негодяй! Ему лавры Нерона покоя не дают! – вскричал “клинский мещанин” так громко, что на них стали оглядываться. – Из-за амбиции погубить Первопрестольную! Мне надо срочно доложить об этом военному командованию!
– Военные раньше всех смылись, – утешил его Саша. – Наскрозь Москву прошли, обывательские повозки растолкали – и ходу. Только пятки сверкали!
Офицер смутился. Пётр добил его окончательно.
– А вы сами-то, господин шпион, с какой целью тут оставлены? Почему вас просто не поселили на какой-нибудь квартире, в партикулярном платье? Зачем такие сложности?
– Ну… так решило начальство. Мне поручено смешаться с уголовными и вести наблюдение за обстановкой в городе. Среди обывателей французы подозревают наших агентов, а среди этого сброда предполагается, что не станут. У меня и бумаги с собою. Замешан в воровстве и прислан сюда из Клина на дознание.
–
– Успокойся, Саша, мы тоже задержимся, – ободрил силача Ахлестышев. – Зачем мне в Нижний плюхать? Чтобы меня там обрили и клейма на лице выжгли? Чёрта с два!
– Так ведь нас Яковлев не благословил. И секретного распоряжения, как вот про их благородие, тоже никто не сделал. Как же мы задержимся? Закуют по четверо в ряд, караул с боков и марш-марш! Или мы с этапа убегём? Примером, с ночёвки?
– Бежать, Саня, надо в самую суматоху. Тогда никакой караул не уследит. Семь сотен арестантов! Ты сиди пока тихо и слушайся меня во всём. Я скажу, когда пора настанет. А из замка выйдем да по Москве двинемся, тут и спроворим.
Налётчик довольно осклабился.
– Вот такой разговор мне по душе! За твоей головой, Петь, я как за каменной стеной; во всём слушаться обещаю! Ну, пойду, ещё чего разнюхаю…
И ушёл. А офицер, осмотревшись в очередной раз, сказал чуть слышно:
– Позвольте теперь, Пётр Серафимович, представиться по-настоящему. Гвардейской артиллерии штабс-капитан Ельчанинов Егор Ипполитович.
Ахлестышев молча поклонился.
– Я слежу за вами со вчерашнего вечера и проникаюсь всё большим уважением. Без лести: у вас аналитический склад ума и большая наблюдательность. Как быстро вы раскрыли мою маскировку! А выводы насчёт трубочистов и шайки Лешака? Убеждён, что и здесь вы не ошиблись. Поступайте под мою команду, а? Мне нужны толковые помощники – один в поле не воин. Ваше же содействие армии в столь трудный для неё момент будет оценено. И даст вам право обратиться к государю с просьбой о помиловании и возвращении прав состояния.
Кровь бросилась арестанту в лицо.
– Просить о помиловании? В чём? В том, чего я не совершал?
– Но ведь вы уже осуждены! Я говорю лишь о формальной стороне дела.
– Да, государство обратилось со мной, как с ветошью. Ещё оно дало власть мошеннику Яковлеву и тому судье, что вынес облыжный приговор. Вы предлагаете мне теперь защищать такое государство?
– А вы не путайте государство с Отечеством. Идёт война, тут не до личных счётов. Страшный враг напал на нас и завтра будет в Москве. Прольётся много русской крови. Совесть вам ничего по этому поводу не подсказывает?
– Эх, штабс-капитан… – горько вздохнул Ахлестышев. – Какая может быть совесть у каторжного? Меня лишили её вместе с дворянством. И знаете, за что? Всего лишь за любовь.
– На каторгу – за любовь? Вы что, действительно убили? Из ревности?
– Нет, никого я не убивал. История моя самая заурядная; не знаю, зачем я её вам рассказываю. Но уж начал говорить, так слушайте.
Я безумно любил одну женщину. Впрочем, почему в прошедшем времени? Я и сейчас её люблю. Ольга Барыкова… Как музыка… И она, представляете, отвечала мне взаимностью! Мы довольно быстро выяснили, что жить друг без друга не можем. Казалось бы – рай на земле! Ан нет.