Московский Бродвей
Шрифт:
«Ну да, – печально подумал тот, – им, конечно, весело. Смеются… А на то, что другим не до смеха, им, конечно, насрать…»
Секунду спустя в широких дверях съемочного павильона появилось несколько человек. Процессию возглавлял высокий человек почти двухметрового роста, широкоплечий, массивный, но неуловимо изящный, передвигающийся с какой-то кошачьей грацией. Длинные кудрявые волосы, намазанные чем-то блестящим, закрывали пол-лица, и ему приходилось то и дело смахивать их со лба, чтобы не наткнуться на стену, – это, очевидно, являлось частью его имиджа. На его смуглом
«Как огурчик выглядит, – с тоской подумал Ковтун, – конечно, такие бабки заколачивать… Да еще с такой женой…»
Да, это был он – любимец российской публики, настоящая звезда эстрады певец Элем Симеонов, который прославился не столько своими выступлениями, сколько удачной женитьбой на легендарной Анне Разиной.
Вслед за Симеоновым шла его знаменитая жена – легенда советской, а затем и российской эстрады Анна Разина. Конечно, изрядно постаревшая, потускневшая и утратившая былое очарование, но еще в отличной форме. Пожалуй, она и теперь могла дать фору любой из десятков девчонок со слабыми голосами, которые разъезжали по России, выступая с концертами по провинциальным городам и зарабатывая большие деньги, на которые сразу же покупалась «визитная карточка» любой эстрадной звезды – длинный, как трамвай, бестолковый и неповоротливый «линкольн». Любая из бесчисленных певиц отдала бы полжизни хотя бы за частичку славы Анны Разиной. Славы и влияния… Лишь несколько человек в российском шоу-бизнесе обладали таким влиянием.
Звездную пару сопровождали трое охранников – здоровенных малых с бычьими шеями и не менее бычьими лицами. Войдя в павильон, они профессионально оглядели помещение и, не заметив ничего опасного, продолжили движение.
Ковтун сделал над собой усилие, нацепил профессионально-доброжелательну# ю улыбку, раскинул руки в стороны и направился к ним.
Присутствующие на площадке по-разному отреагировали на появление кумиров. Осветители, не обратив ровно никакого внимания, продолжали дымить своим «беломором», ассистенты и помощники также продолжали заниматься своими делами. Только массовка с интересом поглядывала на вошедших. Еще бы – не каждый день увидишь вживую тех, кого привык видеть только на экранах телевизора.
– Приветствую, Анна Кирилловна, – с деланой радостью, которая, впрочем, не слишком отличалась от настоящей, воскликнул Ковтун. – Очень рад вас видеть! А мы уж думали, вы не появитесь.
– Ну что ты, Савва! – ответила Разина. Она переходила на «ты» начиная со второй минуты разговора, тем самым моментально показывая собеседнику, кто есть кто. – Мы же договаривались! Как мы можем подвести? А что касается опоздания… Просто мы сначала на концерте задержались, потом в пробке… Ты же знаешь, какие в Москве автомобильные пробки!
– Да, и не говорите! Страшные пробки! – ответил Ковтун, который уже полгода ездил на метро: машину пришлось продать, чтобы рассчитаться с долгами. – Очень рад вас видеть. Очень рад. Замечательно выглядите, Анна Кирилловна.
Высокомерно кивнув и чуть растянув губы в подобии улыбки, Разина ответила на комплимент. Затем вынула из сумочки сигарету и закурила. Охранники стояли как статуи.
– Здравствуйте, Элем, – обратился Ковтун к певцу, – ну как, вы сегодня в форме?
Тот пожал протянутую режиссерскую ладонь и кивнул.
– Я всегда в форме! Как бык-производитель! – повернувшись к жене, тяжеловесно сострил Симеонов. Разина даже не улыбнулась, осматривая павильон.
В ответ на шутку певца Ковтун заставил себя растянуть губы в жалкой улыбке.
– Жарко тут у вас, – заметила Разина.
Режиссер развел руками:
– Ничего не поделаешь. На такую площадь никаких кондиционеров не хватит. А вентиляторы тоже включать нельзя, они нам весь снег сдуют. Так что приходится терпеть.
– Ну ничего, потерпим! – жизнерадостно потер ладонями Симеонов. – Как говорится, вперед и с песней!
И сам же оглушительно и неожиданно захохотал. Нервный Ковтун вздрогнул и потянулся длинными тонкими указательными пальцами к своим пульсирующим вискам. Разина продолжала дымить и осматривать павильон. Охранники даже бровью не повели.
– Хорошо, – слабым голосом произнес Ковтун, – можете переодеваться, Элем. Там для вас приготовлена отдельная уборная.
Он указал в угол павильона.
При слове «уборная» Разина оживилась, щелкнула пальцами охранникам:
– За мной, ребятки.
И все пошли в сторону артистической уборной. Туда же потянулись костюмеры и гримеры со своими ассистентами.
Ковтун опять захлопал в ладоши, впрочем, все было готово к съемкам.
Спустя несколько минут Симеонов вышел из артистической уборной. Он был великолепен – расшитый золотым позументом камзол, треуголка с пышными перьями, туфли с огромными блестящими пряжками. Сбоку на расшитой перевязи болталась длинная шпага с украшенным блестящими камешками эфесом. Из-под головного убора небрежно выбивались белые кудри парика. Под носом Элема Симеонова красовались маленькие усики.
Певец должен был изображать русского государя Петра Великого, прибывшего со свитой в Амстердам, где в его честь дают бал. По смелому замыслу Ковтуна, русский царь должен был по своей привычке напиться и шокировать чопорных европейских аристократов своими выходками. Конечно, все это дело должно было сопровождаться песнями Симеонова.
– Ну как? – помахивая тросточкой, которая в его огромных ручищах смотрелась как карандаш, спросил Симеонов.
– Очень хорошо, – ответил Ковтун. – Просто великолепно.
– Я тоже так думаю, – самодовольно ответил Симеонов.
– Вы помните текст?
– Хм… Спрашиваете! Конечно, помню!
– Тогда давайте порепетируем.
Ковтун повернулся лицом к площадке и закричал:
– Массовка, по местам! Приготовиться! Где актеры?
Из-за декорации вышли двое актеров – король Нидерландов и его дочь – принцесса. Последняя пыталась спрятать горящую сигарету в кружевном рукаве своего платья. Заметив вопиющее нарушение, Ковтун нахмурился, и девушка быстро затушила сигарету о резную спинку стула. Режиссер с выражением безнадежности на лице махнул рукой…